песочники, сдержанно и глуховато покрякивали взлетающие турухтанихи. Как заводящийся мотоцикл, заорала самка белой куропатки, и, распластавшись и, чертя крыльями по земле, неспешно побежала прочь. Вова пошел медленнее и вскоре обнаружил несколько затаившихся цыплят – причину ее шумного поведения.
За 10 лет полевых работ Вова знал эти места гораздо лучше геологов, связанных с техникой, а значит, только с дорогами, лучше ненцев, большая часть которых проводила жизнь на участке тундры в 10 на 10 километров, и, конечно, лучше шахтеров, которые на мотоциклах и самодельных вездеходах – «каракатицах» – выбирались в субботу из поселка к ближайшей речке, где пили, мерзли, так как не умели разводить костры из сушняка карликовой ивы, ловили рыбу хариус и, таким образом отдохнув, в воскресение вечером возвращались домой, чтобы в понедельник с утра снова погрузиться под землю.
Далеко, у самого горизонта, виднелась вертикальная черточка, около которой чернело облако: единственная труба шахтерского городка служила хорошим маяком.
Безлюдность нескончаемых северных просторов была кажущейся. Вова с помощью бинокля насчитал около двадцати белых пирамидок – чумов, стоявших у озер и по долинам рек. У ближайшего, который был в километрах в четырех, пульсировало серое пятно: олени, сбившись плотной кучей, ходили вокруг известной только им одним невидимой оси, спасаясь таким образом от гнуса. Искусанные олени погружались в глубь круга, а им на смену из плотного стада выталкивались другие животные, чтобы отдать кровавую дань.
Самыми древними признаками человека были вековые ворги – оленегонные тропы, по которым дважды в год, весной на север, осенью – на юг оленеводы прогоняли свои стада. В речных долинах, ивняках это были прорубленные среди кустов ровные дороги, поддерживаемые оленьими стадами вытаптывающим и ивовый подрост. Там, где ивовых зарослей не было, воргу можно было угадывалась по ровному сплошному белому ковру пушицы, в изобилии растущей на разрыхленной оленями тропе.
В долине ручья орнитолог обнаружил следы старинной ненецкой стоянки. Вова нашел там отпиленный рог оленя, костяную пуговицу да сломанный полоз нарты. Стойбище находилось здесь насколько десятков лет назад: большие темно-зеленые бутылки из-под вермута уже наполовину поглотила чахлая растительность тундры. Среди этого бутылочного кладбища цветами барвинка синели осколки фарфоровой чашки. Вова нагнулся и поднял иверень. Раскрас фарфора был такой, что хоть сейчас в музей: по тонкому ободку голубели прекрасно проработанные венчики.
С высокого увала слетел зимняк – большая пегая хищная птица. Охотник за кладками в предчувствии очередной поживы направился туда. В массивном, построенном из толстых сухих ивовых веток гнезде лежали четыре белых, с рыжими крапинами яйца. Вова и их запаковал в оставшуюся коробку из-под сухого молока, а, чтобы они не разбились, переложил их выстилкой из гнезда – сухой травой и пошел дальше, решив обработать очередной трофей на стационаре.
Облака уползли на
