У меня один брат и одна сестра. Но mi papa умер, когда мы были совсем маленькими. Mi mama делала все, что могла, но я помню слишком много ночей, когда отправлялся спать голодным. Целые годы бурчания в животе.
Он встал и раскинул руки, словно король в своих владениях.
– Но с этим покончено. Mi mama теперь получает от меня много денег и живет тихой, счастливой жизнью, ни в чем не нуждаясь. То же самое с моими hermanos. С братом и сестрой, – пояснил он на английском.
Я зажмурилась и сосчитала до десяти – мой единственный способ противостоять миру. Когда пульс замедлился, я открыла глаза и сказала:
– У моего последнего клиента был сын, политик очень высокого ранга. Он избил меня, попытался изнасиловать. Подошел очень близко к изнасилованию. Слишком близко.
Даже от этих слов на языке остался привкус мерзости и гнили.
– Когда?
То, как мягко Антон говорил, убедило меня, что я могу довериться ему, поделиться тем, чем в обычной ситуации не стала бы делиться с малознакомым человеком.
– Примерно три недели назад.
– Coño, так недавно? Боже, Миа. Этот ублюдок в тюрьме?
В том-то и проблема. Я покачала головой, и глаза Антона сузились.
– Я не стала подавать заявление.
Признать это вслух было все равно, что получить удар зазубренным ножом в живот. И хотя я сделала это ради высшего блага, но все еще не могла смириться с тем, что он слишком легко отделался. Да, пускай он выполнил все мои требования, но это не помогло залечить глубокую, зияющую рану внутри меня – рану, которая могла затянуться лишь в том случае, если бы Аарон понес справедливое наказание.
– Нет. Были смягчающие обстоятельства. Я сделала то, что должна была сделать. Достойного выхода из ситуации не было. Если бы я обратилась в суд, то пострадали бы не только мы двое. К тому же мне не хотелось причинять вред множеству хороших людей ради того, чтобы засадить за решетку одного больного ублюдка.
Антон кивнул.
– Иногда принимаемые нами решения даются нам труднее, чем кто-либо в состоянии представить, – сказал он без тени осуждения.
Я только что сказала ему, что негодяй напал на меня и почти изнасиловал, и я добровольно отказалась подавать на него в суд. Он ничего не знал о сопутствующих обстоятельствах и тем не менее, счел мое решение необходимым. Почему же я не могла?
Четко обозначив свои намерения, Антон сел рядом со мной и раскрыл ладонь. Он предлагал мне утешение и поддержку. Испуганная, но твердо намеренная преодолеть свой страх, я вложила свою руку в его. Было ли это похоже на прикосновение к рукам Тая или Мейса? Нет. Эти двое мужчин знали, через что я прошла, и почему-то их касания не пугали меня даже в первые дни после нападения.
Уже знакомый страх кольнул руку, взбираясь вверх по плечу. Я сжала ладонь Антона и отстранилась.
– Спасибо, – шепнула я.
– За что? – спросил он, задирая брови.
– За
