Помню лишь, что смерть Валерия наделала много шума. Мой отец даже собирался пойти на лобное место, где зачитывали посмертный приговор, но, по своему обыкновению, слишком напился… – Пенига спохватился и покраснел.
Кастор сделал вид, что не обратил внимания на минутную слабость собеседника.
– Что ж, пожалуй, это даже хорошо, – словно думая вслух, заключил он. – Значит, ты сможешь подойти к этому делу беспристрастно… Прозелит Шефина! – кивнул он. – Я помню сего почтенного ученого мужа. Он несколько раз терзал меня, пытаясь вызнать подробности безумной проделки Валерия… Хотя… Как он поживает, кстати?
– Великий и Единый упокоил досточтимого Шефину прошлой зимой.
– Ага… – Кастор замолчал, потом поспешно добавил, – мир праху его. А что насчет того, второго?
– Прозелит Цукела? Он живет и здравствует. Но, насколько я знаю, брат Цукела никогда не занимался мятежом Валерия в работе над "Общей хронологией", это была целиком вотчина брата Шефины.
– Хорошо же, – Кастор снова ненадолго задумался. – А что любезный брат думает о предавшем идеалы Республики экс-регенте?
– Доброго господина интересует мое мнение о его моральных качествах, или о положительной программе его неудавшегося переворота? – уточнил Пенига.
– Так как достопочтенный брат не был лично знаком с Валерием, оставим его моральные качества в стороне, ибо двум умным людям незачем зря тратить время на лукавство.
Пенига завел глаза к потолку:
– Насколько я помню, Валерий собирался свергнуть Республику и восстановить монархию, посадив на трон наследника Псамметиха IV.
– Может ли любезный брат дать оценку этому стремлению экс-регента? – казалось, лицо и тон Кастора ничуть не изменились, но аколит отчетливо почувствовал, что его ответ на этот вопрос – ключевое звено в цепи сегодняшней беседы, а потому дал себе труд собраться с мыслями.
– Честно говоря, не знаю, что сподвигло экс-регента на его безрассудный мятеж, – наконец ответил Пенига, стараясь говорить по возможности просто, отойдя в сторону от суконных формул, которыми обычно описывались деяния Валерия. – Разве что личная корысть, которую предполагал он в узурпации власти. Я никогда не занимался напрямую политикой или философией, но мне кажется, что нет никакого пути в реставрации монархии – это тупик, из которого рано или поздно все равно пришлось бы выбираться.
Кастор ненадолго замолчал, обдумывая слова собеседника, и наконец, как показалось Пениге, удовлетворенный его ответом, продолжил:
– Ну что ж, должен признать… кстати, могу ли я попросить любезного брата до последующего специального уведомления не разглашать никому деталей нашей беседы, как и прочих сведений, что станут ему известны в результате работы над нашим особым поручением?
– Конечно, – пробормотал Пенига и взволнованно глотнул.
– Так
