на вантах, ну а ванты – это такие штуки, которые служат для удержания мачты.
Я не слишком зануден?
Небо меня услышало, но, как всегда, по-своему, насмешливо.
«Выстрел» – судно двухмачтовое, пузатенькое и незатейливое. Я был на вантах грот-мачты. Отрубленная по локоть рука, сжимающая в окостеневших пальцах абордажный топор, запуталась в выбленках фок-мачты, к счастью, на той же стороне борта, где находился я.
Мне нужно было решиться…
И я решился.
Плача от ужаса.
Соскользнув на планшир, я, мелко семеня и проклиная все на свете, пробежал к вантам фок-мачты, влез на них и сграбастал руку мертвеца с топором. Она словно примерзла к рукояти. Матерясь вполголоса на чистом русском, я начал отламывать закосневшие пальцы по одному, будто ломал клешни у лобстера. Мерзкий хруст пронзал меня с головы до пят. Я работал быстро, чуя, как усиливается запах жженой ткани, а мой Ктулху сидел и не пикал, зная, что если он поспособствует моей панике – сгинем мы оба.
Липкая от крови рукоять легла в мою ладонь. Я бросил взгляд на палубу: зомби толклись у фок-мачты, бестолково пихались, протянув ко мне руки со скрюченными пальцами.
Я сиганул за их спины, молясь, чтобы не потерять сознание от страха, и всадил топор в складчатый затылок Каруха. Дернул к себе, удерживая рукоять обеими руками. Зомби упал, топор со скрежетом высвободился. Пока я обрабатывал евнуха, матрос и Энцо успели зайти с боков, протягивая загребущие костлявые руки. Из распахнутых ртов, из стеклянных глаз в меня били потоки мертвенно-зеленого света.
Я отмахнулся топором, ударив Энцо по кисти руки, что норовила вцепиться в мою физиономию. От вони мой организм норовил самопроизвольно вывернуться наизнанку.
Лезвие шаркнуло по кости, рука Энцо сместилась вниз и вцепилась в мое плечо.
Матрос накинулся сбоку. Черты его лица плыли, искажались, плоть шла складками и таяла.
Я двинул его в рыло торцом рукояти, раз, другой, третий! Он отшагнул, бестолково размахивая руками.
Я попытался завопить от безумного страха, но легкие выдавили только хрип.
Взмах топора – и кисть руки Энцо отрублена, но продолжает конвульсивно стискивать мое плечо и рубаху. Бывший гвардеец попытался достать меня уцелевшей рукой и одновременно укусить.
Без обид, дружок!
Я ударил под шею, и зазубренное лезвие абордажного топора легко отделило голову от туловища – она с глухим стуком упала на доски палубы и покатилась, источая мертвенное сияние. Матрос схватил в горсть ворот моей сорочки. Я рыкнул, ухнул и снова ударил его в лоб торцом топора, а когда зомби откачнулся, от души вмазал по черепушке – сначала обухом, а затем и лезвием.
Усе, студентики. Полный конец урока. Я отшвырнул топор и вприпрыжку метнулся к тлеющей бухте каната.
И выкинул ее, слегка измазавшись в саже.
– Франног, старый павиан! Пожар! Пожар, горим!
Спит.
