старому другу…
– Это чудо, что я сумел добраться до дома.
– Да уж, действительно… Тебе надо поблагодарить своего ангела-хранителя.
– Ты так думаешь? Я не уверен. Ты же знаешь, я не особенно цепляюсь за жизнь.
– Каждый цепляется за жизнь, – возразил владелец таверны, – это происходит автоматически. Только не всегда знаешь об этом. Ты станешь бороться, как лев, если кто-то попытается убить тебя.
– Нет. Тогда я попрошу его сделать все быстро и безболезненно, но только не отступать от задуманного.
Жак тихо вздохнул. Ему были знакомы эти мрачные настроения приятеля, которым тот регулярно предавался. В такие моменты Хейманн начинал твердить, что хочет умереть и что не может больше выносить бессмысленность своего существования. Часто он уходил, объявляя, что хочет положить конец своей жизни. Это уже никто не воспринимал всерьез, но Жак иногда думал: в один прекрасный день он это сделает. Сделает именно потому, что уже никто в это не верит. Он просто сделает это, чтобы доказать всем, что способен на такое.
Депрессия Кристофера началась в один воскресный сентябрьский день шесть лет назад, когда он вернулся вечером в свой пустой дом в Ла-Кадьере после плавания на своем паруснике. На кухонном столе лежала записка, в которой его жена сообщала ему, что она с детьми навсегда возвращается в Германию, а кроме того, подаст на развод. Хейманн знал, сколько недовольства и агрессии скопилось за все это время в его браке, но не ожидал, что супруга действительно исполнит свои угрозы покончить со всем.
Семья была для него всем: центром жизни, содержимым жизни, смыслом жизни и будущим жизни.
Он упал в глубокую пропасть.
Больше никто не ждал его с обедом, когда он возвращался домой, никто не согревал его постель по вечерам. Летом Кристофер уже не мог ходить с детьми на пляж поплавать, а осенью – на набережную, чтобы покататься на скейтборде. Больше никаких пикников в горах в теплые весенние вечера, никаких совместных походов в «Макдоналдс», никаких выездов в окрестности к лавандовым полям и лесным долинам. Никаких шумных и обильных завтраков в воскресное утро, и никакого радостного смеха в комнатах. Только тишина, пустота и одиночество. Одиночество, которое часто делало мысль о смерти заманчивой для Кристофера. За все эти годы он не смог справиться с этим переломом в своей жизни.
Жак испытывал искреннее сочувствие к этому мужчине, которого он в широком смысле слова причислял к своим друзьям.
– Я сейчас принесу тебе для начала кофе, – сказал он. – Думаю, он тебе нужен.
– И один анисовый ликер! – потребовал Хейманн.
– Сегодня утром никакого алкоголя, – строго возразил хозяин таверны. – Ты в субботу был на волоске от алкогольного отравления. Тебе следует на какое-то время немного остепениться.
– Я здесь посетитель, Жак. Принеси мне ликер!
Жак вздохнул.
– На твою ответственность. Твоя печень завоет, но ты
