при ближайшем рассмотрении странно гармонировали между собой, создавая правильное, почти аристократичное единство. Подобная эстетика отвратительного была чем-то новым для Марины. Это словно находить прекрасными самых мерзких насекомых – долго наблюдать за ними и вдруг заметить странную, прежде невидимую гармонию в их внешнем виде.
Высокий лоб, идеально прямой нос, длинные плавные изгибы темных бровей, глубоко посаженные большие умные глаза, обрамленные тенью, как черным кружевом. Страшные глаза, пугающие, слишком проницательные. Это два мощных фонаря, только они не освещают, а наоборот, затемняют область лица от бровей до носа, и воздух, находящийся перед ними, сгущается и дрожит подобно мареву над костром. Огромной силой обладает этот взгляд, силой, которую его владелец даже не ведает.
Утверждения кончились, и Горбовский назвал верные ответы. Великолепная память позволяла ему это.
– У кого хотя бы пять верных ответов? – спросил он, понимая, что сейчас, как и всегда, никто не ответит. Но внезапно ему стало интересно, как ответила подозреваемая, и он вновь направил на нее два фонаря, проецирующие не свет, а столб невидимого мрака. Марина смотрела на него и молчала, но ее взгляд всё сказал Горбовскому без слов.
– Сколько у Вас? – спросил он и клацнул зубами.
Аудитория замерла. Горбовский впервые обращался к кому-то лично, еще и «на Вы». Теперь все смотрели на Марину. Она покусывала губу и дразняще глядела в глаза Горбовскому, решая про себя, какой стратегии лучше придерживаться. Ей так хотелось проучить эту тварь, и сейчас у нее для этого как раз были все козыри на руках.
– Девять, – ответила она.
– Девять, – повторил он насмешливо.
Последовала короткая пауза. Лев Семенович подошел, взял листок и пробежал его глазами.
– Неплохо, – оценил он, выказывая чудеса самообладания. – Как Ваша фамилия?
– Спицына.
– Подойдите после занятия.
Всю пару Марину трясло от волнения. «Зачем он это сказал? Что он собирается сделать? Ну не убьет же он меня! Надо было соврать, необходимо было соврать, прикинуться такой же идиоткой, как все!» Марина корила себя за то, что выбрала не ту схему действий и раньше времени открыла Горбовскому свой ум. Теперь она чувствовала себя незащищенной, без джокера в рукаве, без запасного плана, без плана вообще.
Лев Семенович решил не впадать в ярость, а тихо и мягко постараться вывести студентку на чистую воду. Он собирался сдерживаться до тех пор, пока она не скажет правду. Не стоило пугать ее сейчас – можно спровоцировать на вранье. Обрушиться на нее можно и после, когда догадка подтвердится. Собрав волю в кулак, Марина подошла к его кафедре, когда все остальные спешили скорее уйти. Она предвкушала предстоящую беседу так же, как осужденный на смертную казнь предвкушает рассвета. Она дала себе слово не проговориться и все отрицать.
– Спицына, – констатировал Горбовский.
