подслушивали под дверью. Пшежень ходил назад-вперед, периодически изрекая, что девчонка, в принципе, умна, и надо ее брать. Остальные сидели молча.
Наконец Горбовский пулей вылетел из аудитории. Пшежень схватил его за рукав халата и остановил, тщетно пытаясь успокоить:
– Лева, Лева, стой, остановись же, говорю тебе, приди в себя, хотя бы ради субординации. Я тебе говорю, как начальник подчиненному: хватит, прекрати этот балаган.
Горбовский молчал. Скулы шевелились на его лице, как полуживые черви, ноздри гневно раздувались.
– Ну? Говори что-нибудь?
– Я не знаю, как она это делает. Не понимаю… все верно, верно. Абсолютно правильно.
Льву Семеновичу было не по себе – с ним довольно давно не случалось настолько сильных эмоциональных потрясений.
– Так что ж, собственно, – тихо сказал Борис Иванович, словно опасаясь, что Горбовский набросится на него, – значит, допускаем?
Прошло несколько секунд молчания. Лев Семенович потер переносицу, пытаясь прийти в себя.
– Да. Пропускайте, – сказал он, признавая свое поражение в интеллектуальной борьбе с этой наглой девчонкой и поклявшись себе, что это еще не конец. Проиграно сражение, а не война.
Крамарь, хлопнув в ладоши, поспешил заявить:
– Чур – моя!
– Нет, я ее себе беру! – повысил голос Зиненко, делая решительный шаг на Крамаря.
– Пусть решает сама, – авторитетно рассудил Пшежень. – Девочка приложила немало усилий, чтобы пробиться, и чего ради? Чтобы потом ей не оставили выбора? Ручаюсь, у нее есть личные предпочтения.
– Юрек Андреевич прав. Идемте.
Все возвратились в аудиторию, Горбовский плелся последним. Он был морально истощен, но самое интересное ему только предстояло узнать. И он, и Марина уже успели прийти в себя после вспышки ярости, пронесшейся между ними, словно огненный шторм. Сейчас они не глядели друг на друга.
– Итак, Марина, э-э, Леонидовна, – начал Борис Иванович, понимая, что председатель комиссии не в состоянии сейчас подвести итоги, – комиссия решила допустить вас к практике в одной из лабораторий НИИ имени Златогорова. Ну, долой формальности, скажите же, иначе за Вас подерутся, в каком отделе вы хотите провести это лето?
Не дав Марине ответить, Зиненко и Крамарь принялись наперебой описывать преимущества генной инженерии и микробиологии, не забыв также напомнить о теплых отношениях в коллективе. Иначе и быть не могло. Выслушав их, Марина окончательно решила реализовать свою безумную идею.
– А что на счет отдела вирусологии? – спросила она, помолчав, у Юрка Андреевича, подчеркнуто не замечая Горбовского.
Пшежень растерялся. Растерялись все. Лев Семенович впервые за весь диалог поднял голову, которую держал опущенной на грудь.
– Ну, в силу сложившихся обстоятельств… – забубнил Пшежень, – небезызвестных
