и не-людям это было совсем не заметно, и чтобы эти новые судьбы всегда открывались и закрывались, не пропадая ни на секунду из взаимодействия друг с другом. Короче, я должен буду произвести виртуозную подмену времени…
Верстальщик поднял руки, тут же опустил их и обернулся. Сказал с той же странной усмешкой:
– Но твой капитан всё забудет о тебе, знаешь? Ничего не будет помнить… Ты готова к этому?
Она скривилась в нервической улыбке, и хвост уже готов был появиться в её руке. Сдержав себя, ответила:
– Конечно, готова. Это совсем не важно.
Верстальщик встал на возвышение в полу во весь свой и так немалый рост, простёр руки в стороны и принялся вдруг расти, быстро увеличиваясь в размерах. Он поднимался всё выше и выше, скоро оказался под самой крышей, и сложное конструктивное перекрытие над его головой вдруг стало прозрачным. Оно будто пропало, открыв глазам ночное небо Машрика с неисчислимым множеством звёзд. При этом Марианна словно поднималась с ним вместе, потому что она неотрывно смотрела ему в лицо, в его глаза и всё слышала, даже малейший шёпот.
– Верстать, ровнять, уравнивать, навёрстывать и награждать, – забормотал верстальщик, и голос его постепенно набирал силу. – Выравнивать барыши, потери и утраты, нагонять добро и зло, удачу и неудачу… Вознаграждать и мстить, воздать и рассчитаться! Попомнить, выместить и отплатить!
Он сделал глубокий вдох, и голос его зазвенел струной:
– И расквитаться!.. Не забыть и наготовить в одну меру! Наделать, наработать и приобрести!..
Скоро он уже кричал слова, значения которых она не понимала, а руками с видимым усилием отбрасывал прочь квадраты и прямоугольники вселенных, дробил чёрные дыры, разбивая их на горизонтальные линии-этажи, перехватывал ленты супергравитаций и физических объектов пространства, смещал блоки размерностей и отключал изображения миров. И происходило это непрерывно в каждую секунду времени, и тогда всё появлялось и снова пропадало, и перед сознанием Марианны мелькали люди, их лица и вереницы людей и лиц, и только некоторые из них, к счастью, были ей знакомы, потому что порой эти видения приводили её в ужас.
Потом на лицо самого верстальщика вдруг брызнула кровь. Он вздрогнул и открыл глаза.
Увидел её, сказал, уже воровато улыбаясь:
– Пойдём, у нас есть три четверти часа. Я ухитрился впихнуть одному заключённому целый час меньшей размерности. Но он будет даже рад такому подарку. К тому же он сидит в одиночной камере и никому не сможет рассказать об этом.
– У тебя кровь на лице, – напомнила она.
– А, это, – он словно очнулся, вдруг помрачнев. – Да, неудачно получилось. Это кровь одного работорговца… Но я не хотел его смерти, знаешь?.. Он сам виноват, не надо было жадничать с носильщиками.
И тут же они очутились на полу. Он взял её за руку, потянул за собой, и она спросила:
– Скажи, а мой утонувший муж? Ты мог бы…
Он резко обернулся к ней, отпуская руку. Выговорил, как отрезал, даже с каким-то испугом:
– Смерть
