style="font-size:15px;"> – Ты чего здесь стоишь? – спросил он фельдфебеля, застывшего у дверей барака с автоматом в руках.
– Охраняю, герр обер-лейтенант.
– Кого?
– Наказанных военным судом.
– Всех ста восьмидесяти трех?
– Так точно, герр обер-лейтенант.
– А если не охранять?
– Разбегутся, – объяснил фельдфебель. – Правда, убежать здесь некуда – тундра, но патрулям будет работы на всю неделю!
– Открой дверь!..
Штумпф вошел в барак, с минуту стоял на пороге, приучая глаза к мраку, а нос – к зловонию. Он уже почти приучил свои основные органы чувств к новой обстановке, как вдруг чей-то громадный сапог, окованный железом, трахнул его по голове.
– Здорово, парень! – крикнули при этом откуда-то сверху. – Что скажешь?
Штумпф подобрал сапог и сказал:
– Так, один есть… Меня не проведешь! Сейчас я узнаю, чей это сапог, и одним человеком в нашем обществе станет меньше… Становись!
Дружным хохотом ответили ему с вонючих нар, которые заскрипели и зашатались, грозя рухнуть.
– Я что сказал?.. Становись в шеренгу по одному! – скомандовал обер-лейтенант.
В ответ кто-то громко испортил воздух и крикнул:
– Хайль Гитлер!
– Ха-а-аль! – заорали все сто восемьдесят три.
Штумпф такого святотатства снести не мог и, выхватив парабеллум, стал высаживать патрон за патроном куда попало: в потолок, в стенку, в окно, а потом заявил:
– Сейчас начну бить на выбор… Каждого, кто больше понравится!.. А ну, вот ты…
Трах! – и, черт возьми, промазал!
Кое-как, нехотя, построились. Но каково же было удивление Штумпфа, когда он увидел, что у всех ста восьмидесяти трех не было сапога на левой ноге, и он держал сапог тоже с левой ноги.
– Ну, – выдохнул обер-лейтенант, – вы, я вижу, народ опытный. А я таких как раз уважаю. Так что, парни, ссориться с вами я не хочу. Нам еще воевать вместе придется. Чей это сапог?.. Держите!..
Вышел из барака, хотел посмотреть время, но часов на руке уже не было. Что есть силы заталкивая в парабеллум свежую обойму, рванулся обратно. Но вдохнул прокисший воздух, поглядел в дымную тьму и понял, что часы – хорошие, швейцарские, на семнадцати камнях – потеряны безвозвратно.
Наступило страшное время. Батальон был действительно дикий. Внутри него, помимо военных законов, царили еще какие-то свои особые законы. Штумпф решил не убивать никого. Он поступал иначе. Вызывал к себе, закрывал дверь. И потом долго бил чем придется. В суд он тоже никого не отдавал. Судил сам. Рукояткой пистолета. По голове, раз, раз! Потом долго мыл руки.
Ему мстили. Просыпаясь по утрам, он выливал из своих сапог солдатскую мочу. Вытряхивал из фуражки всякое дерьмо. Раскидывал во сне руки, и тело вдруг било электрическим током. Оказывается, какая-то сволочь подключила провода к его кровати.
