целей.
Когда б вы знали, сколько сил было положено, прежде чем мы увидели «Фигаро» на сцене придворной оперы! Хотя можно было предполагать, что всё пройдёт гладко. Ну, были какие-то закулисные разговоры, будто с чьих-то слов, но прямо мне не говорили ни слова в укор.»
«Я слышал об этом кое-какой рассказ», – сказал граф Ностиц, – «но хотел бы услышать истину непосредственно от автора. И как же это было с постановкой „Фигаро“ в Вене?»
Моцарт был в центре внимания. Он прекратил свои манипуляции с салфеткой и живо продолжал:
«Я давно уже собирался писать музыку к «Фигаро». Легко и быстро обговорил это с Да Понте, труднее было с императором, ведь как раз, когда я принялся за работу, немецкое театральное общество запретило «Фигаро» Бомарше к постановке. Почему? Потому что якобы для нравственной публики он слишком свободомыслящий. Меня это как раз устраивало.
Конечно, вопрос был – как уговорить императора, чтобы «Фигаро» разрешили в виде оперы. Барон Вецлар предложил нам: если император не разрешит играть «Фигаро» в Вене, то он позаботится об исполнении его во Франции, либо в Лондоне.
Я работал день и ночь, и за шесть недель опера была готова. Да Понте использовал момент хорошего княжеского настроения и сознался ему, что я написал «Свадьбу Фигаро» на его дапонтовский текст.
Император сначала возмутился, как я мог это делать, зная про его запрет, но Да Понте стал уверять, что его комедия с Моцартовой музыкой есть нечто совершенно иное, нежели произведение Бомарше, которое такое смелое, что необходимо для спокойствия драму запретить, чтобы не возмущала своей дерзостью.
«Зато наша опера, независимая, шутливая, настоящая буффа.»
Император ему:
«А коли так, скажите Моцарту, чтобы пришёл к нам сыграть её».
И «Фигаро» Йозефа победил. Но только не всемогущего графа Розенберга, который вырвал два листа из либретто и выбросил в огонь, потому что в них была балетная сцена, а он, как интендант, конечно же, не допустит, чтобы запрет на балеты на придворной сцене был нарушен.
Когда мне об этом рассказал Да Понте, я взбесился, хотел бежать к императору с партитурой, мол я не допущу, чтобы моя опера была так изуродована. Но этот лис Да Понте, загадочно улыбаясь, велел мне приготовить на завтрашний день генеральную репетицию, а уж об остальном он позаботится сам. На генералку пришёл император и слушал из своей ложи с большим вниманием. Когда же в конце первого действия пошла немая сцена балетного характера между графом и Сюзанной, оркестр перестал играть, а актёры двигались на сцене как марионетки. Я прекратил дирижировать и смотрел с опущенными руками на эту комедию.
«Что это может означать?» – спрашивает император и зовёт меня к себе, а я вместо ответа подал ему партитуру и указал это место, которое сейчас было пропущено.
«Почему?»
Я не отвечаю. Тогда
