Они были хорошими родителями.
Потом Натана много раз спрашивали: точно ли он положил ребенка на спину? Да, конечно, как обычно, отвечал он. На самом деле, к своему огромному удивлению, Натан этого не помнил. Он никак не мог восстановить ход событий. Зато точно помнил, что в тот проклятый вечер полностью погрузился в работу, изучая бумаги о слиянии двух авиакомпаний.
Он ни разу не укладывал детей даже на бок, не то что на живот, так зачем бы он стал это делать в тот вечер? Но Натан никак не мог вспомнить, как укладывал сына в кроватку. Эта неуверенность терзала его и усугубляла и без того тяжелое чувство вины. А Мэлори считала, что виновата она, потому что не кормила Шона грудью.
Если бы это могло что-то изменить!..
Почему они тогда отдалились друг от друга, вместо того чтобы сблизиться? Между ними возникло какое-то странное отчуждение. Натану было тяжело находиться рядом с Мэлори. Как можно было жить, постоянно чувствуя на себе ее взгляд, обвиняющий его, пусть и бессознательно, в смерти Шона? О чем разговаривать, как вспоминать о прошлом? Помнишь, как было здорово, как мы его ждали, как им гордились… Помнишь место, где он был зачат, – домик на горнолыжной станции Уайт-Маунтинз… Помнишь, помнишь?.. Он не знал, как отвечать, когда Мэлори спрашивала: «Натан, ты веришь, что он на небе?», «Ты веришь, что после смерти что-то есть?». Он ничего об этом не знал и ни во что такое не верил. Внутри была лишь бесконечная тоска, страшное чувство потери. Ничто не радовало. Ничто не могло вернуть им сына.
Чтобы продолжать жить, Натан с головой ушел в работу. Но стоило ему появиться в офисе, все задавали один и тот же вопрос: «Как там твоя жена?» Опять его жена!.. А он сам и его боль никого не волновали. Никто не спрашивал, каково ему, как он все это пережил. Его считали сильным, жестким, беспощадным – хищником, не имеющим права на слезы и отчаяние.
Натан открыл глаза и резко встал. Конечно, иногда он чудесно проводил время с дочерью, получал удовольствие от занятий спортом, смеялся шуткам коллег. Но даже в такие моменты боль от потери сына не оставляла его.
Через час Натан сидел в кресле напротив доктора Боули и рассматривал латинское изречение в рамке – цитату из Гиппократа: «Ars longa, vita brevis, occasio praeceps, experimentum periculosum, iudicium diffi cile».
– «Искусство вечно, жизнь коротка, кризис мимолетен, опыт обманчив, а решение трудно», – перевел Боули.
– Я прекрасно знаю, что это значит, – перебил его Натан. – Я все-таки юрист, а не поп-звезда, которая лечится от наркотиков.
– Ладно, ладно, – успокаивающе произнес доктор, протягивая Натану папку «Результаты обследования», в которой лежало тридцать отпечатанных страниц.
Натан, не читая, перевернул несколько листков и спросил:
– Так что там?
Боули вздохнул, он явно тянул время.
Да он просто настоящий садист!
Боули откашлялся.
Ну, давай, скажи, что я вот-вот сдохну!
