style="font-size:15px;"> – Ладно, – с заметным облегчением сказал Соленый. – В общем, на зоне бывает так, что кто-то должен помереть. Кто-то очень серьезный. Так надо, понимаешь? Но с другой стороны, он помереть не должен. Так тоже надо, вернее… Не надо. Чтобы он помер. Никому не надо. Ни вашим, ни нашим, ни железным, ни деревянным – никому. И тогда…
– Ну, что тогда? – спросил Иван.
– Тогда… – Соленый вздохнул, – тогда он помирает. Его – помирают. Знаешь, так чисто реально… Как эти сейчас говорят, – он усмехнулся, – чисто конкретно. Но потом… Потом на воле появляется другой. И этот другой – он…
– Это он же?
– Я тебе этого не говорил, – твердо, без всяких колебаний, сказал Соленый. – Я тебе только одно могу сказать: этот другой, он… Он – неприкасаемый. Он, ну как бы – бессмертный. Его убить нельзя, потому что он – уже мертвяк. А как можно замочить мертвяка? Никак. Это – то, чего не может быть. Никогда не может быть, но… Это было. Я тебе про охрану говорил, но такому охрана нужна только от случайностей. От отморозков, там, каких-нибудь, шпаны беспредельной … Но не от наезда. А на него наехали и… Замочили. Вот и получается, что случилось то, чего не может быть. Теперь понял?
– Понял, – кивнул Хруст, медленно переваривая и быстро в уме обрабатывая полученную информацию. – Понял, что это только одна половина того, что ты хотел мне… Давай вторую.
– Ты ушлый парень, Хруст, – помолчав, уважительно сказал Соленый. – Вот тебе вторая. Годика полтора назад имел я толковище с одним… серьезным мужиком. Серьезный-то он был серьезный, но, как говорится, подставился, и… Получилось так, что не только сам подставился, но и других подставил, куда более серьезных. Так что нашему серьезному по всему кранты выходили, и он это понимал. И знал, но… думал, что я еще за него могу словечко замолвить, понимаешь?
– Понимаю, – кивнул Хруст.
– Ну вот… – Соленый собрался с мыслями. – Он, конечно, понимал, что за соломинку хватается, но других соломинок у него просто не было. А когда смерти в глаза смотришь, за что угодно ухватишься, вот он и… – Соленый замолчал, углубившись в какие-то свои раздумья, а может, подбирая какие-то с его точки зрения правильные слова, словно боясь сказать лишнее.
– Ну, так что? – не выдержал Иван.
– Не нукай, не запряг, – огрызнулся Соленый, но огрызнулся не злобно, а чисто рефлекторно. – Значит, он мне так говорит: "Знаю, Витек, – а мы с ним не то, чтоб корешами были, но друг друга прилично знали, так вот, – Знаю, Витек, что если сможешь, ты за меня голос подашь, а не сможешь, так, значит, тому и быть… Но как бы там ни было, хочу тебе один подарок сделать…" – Ну, я говорю, делай, коли желание такое имеешь. Он тогда мне про это вот напомнил, а это тогда ведь свежачком было, и говорит: "Знаю я кое-что, чего окромя меня никто не знает". Ну, мандраж, не мандраж, но честно скажу, мне как-то неуютно стало. Зачем, говорю, нам с тобой в такое лезть, это не твой и не мой уровень… А он: "Я ж тебе не лезть предлагаю,
