те, которые уже сто раз делали. Впрочем, никто из них не сомневается, что твоей жизни ничего не угрожает, а большего мне и не нужно. – Он обхватил ее лицо ладонями и поцеловал в лоб. – Я не позволю им забрать тебя насовсем.
– Что со мной не так? – прямо спросила Эйва.
– Они говорят, что-то с клетками крови. Вроде анемии, из-за которой ты постоянно мерзнешь. Возможно, это следствие дефицита железа. По-крайней мере, так они думают. В действительности же никто не может уверенно сказать, что происходит. Если тебе не нравится заключение какого-нибудь доктора, просто подожди пять минут, и получишь новое. – Он откашлялся. – Однако в одном они, похоже, согласны: ты явно пошла на поправку. По-моему, этого достаточно, чтобы забрать тебя из логова. Последние несколько лет я слишком много времени провел в больницах. В этом самом госпитале умерли мои отец и мать. Но тебя я отсюда увезу.
В дверь постучали. Не успели Мейкон или Эйва ответить, как створки распахнулись и внутрь вломились двое мужчин, одетых врачами. Однако что-то было не так: слишком молоды, и глаза какие-то диковатые. Мейкон с Эйвой вскочили на ноги.
– Это она! – воскликнул один, у него были темные волосы и нос картошкой. – Помогите нам, – затараторил вошедший, – наш отец, он очень болен. Несколько недель назад у него случился удар, и лучше ему не становится…
Второй, длинноволосый блондин, был пониже ростом, на его верхней губе блестели бисеринки пота. Пока первый говорил, он не сводил глаз с Эйвы. Глаза у обоих были испуганные, умоляющие.
– Отец не может пошевелить правой половиной тела, – прибавил первый.
При этом он шумно сопел, торопливая речь звучала неразборчиво. Они явно переоделись врачами, чтобы пробраться мимо охраны. Мейкон двинулся вперед, прикрывая собой дочь. Рука шерифа привычно легла на бедро, нащупывая пистолет, который он по приезде в больницу оставил в запертом «бардачке» патрульной машины. Тогда он начал оттеснять Эйву от мужчин.
Она испуганно выглянула из-под отцовского плеча. Что бы ни говорили Уош и Мейкон о творящемся после авиакатастрофы, она им не очень-то верила. Наверное, просто не хотела. Всегда удобнее сделать вид, что в твоей жизни ничего не изменилось, хотя ты отчетливо понимаешь, что прежнее уже не вернется.
Из коридора послышался топот: кто-то бежал к палате. Блондин оглянулся.
– Твою же мать, – выругался он и потянул брата за руку, давая понять, что пора сматываться, затем застыл, сообразив, что далеко им не уйти, а самое главное – так и не удалось решить свою проблему. Поэтому он обогнул брата и двинулся к Эйве. – Мы просто очень хотим, чтобы папаше стало получше, – продолжил он тоскливо-настойчивым тоном, тыча пальцем в девочку. – Она может сделать для него то же, что и для того пацана. Вот и все, что нам нуж…
Его слова оборвали двое полицейских, ворвавшиеся в палату и повалившие братьев на пол. Тот, у которого был нос картошкой, основательно приложился о линолеум. Изо рта у него пошла
