только и думала о том, что ее ушлют из дворца, а то и опять наденут ошейник рабыни. Она ходила за Эммой по пятам, плакала и молила не выгонять ее, ибо прекрасно понимала, что отныне она потеряла все преимущества своего положения родственницы правителя. Эмма, в конце концов сдавшись на уговоры и слезы, пообещала, что поговорит с епископом Франконом, чтобы он устроил Вибергу при недавно основанном монастыре Святой Катерины на горе, где раньше было жилище Снэфрид. Ибо не могло быть и речи, чтобы такую особу, как Виберга, прославившуюся столь дурным нравом, кто-то захотел взять в жены.
Оставив Ролло, которого ее утешения только раздражали, Эмма отправилась поговорить о Виберге с Франконом.
– Теперь ты видишь, что я не зря просил тебя крестить твоего ребенка до того, как его отец-язычник узнает о рождении, – заметил Эмме епископ. – Великий грех лежит на Ру Нормандском, ведь он не позволил встретиться в раю душам Атли и его дитяти.
У Эммы мороз пробежал по коже от этих слов. Франкон, как всегда, оказался прав. И она молча и покорно сидела в его покоях, отстраненно наблюдая, как Гунхард зажигал свечи высоких кованых канделябров. Он только согласно кивал на слова Франкона, задувая тонкую лучину.
– Весь мир христианский следит за тобой, Эмма из Байе, – присоединил он свой негромкий голос к словам епископа. – Кто знает, если дитя твое будет крещено, может, христианам и удастся избежать новой войны. Ведь у них появится надежда, что этот край будет иметь крещеного правителя.
– Но Ролло…
Она запиналась, вспоминая о недавнем разговоре с мужем. Сейчас он и слышать ничего не желал о крещении. Ибо он созывал со всех земель язычников, своих единоверцев, и в капище за Руаном приносились богатые жертвы богу войны северян.
Этих ловцов удачи объединяла их вера. Если же у их вождя будет крещеное дитя… Порой Эмма задавалась неразрешимым вопросом, настолько ли крепка любовь Ролло к ней, чтобы он простил открытое противодействие его власти. Нет, отвечала она себе, власть, то положение, которое Ролло завоевал и теперь собирался упрочить, были для него важнее всего. Во сто крат важнее их любви.
Она возвращалась к себе во дворец, и обычные хлопоты заставляли забыть о мрачных вопросах. Она погружалась с головой в хозяйственные заботы, а ночью приходил Ролло, и тогда уже ничто не имело значения. Они предавались любви, ссорились, мирились, искали утешения и поддержки друг в друге. Порой же взгляд Ролло становился сосредоточенным, отрешенным. Он не сразу откликался, когда Эмма звала его. Потом словно приходил в себя. Говорил, зарываясь лицом в волосы жены:
– Скоро придет мое время, я выполню то, что было мне предсказано в священной Упсале. Я покорю этот край, стану великим королем. А ты… Ты будешь его правительницей и королевой.
У Эммы невольно перехватывало дыхание. Она – девчонка из лесного аббатства в глуши луарских лесов… станет королевой всех франков. О, тогда бы она могла ответить своим вельможным родственникам за все пренебрежение к ней. Мысль о короне ослепляла, вызывала головную боль… но не думать
