губы манили, как мякоть свежего плода.
– Так вот какова ты, рыжая христианка со странным прозвищем Птичка, – восхитился он. – Немудрено, что ты смогла превзойти даже такую соперницу, как Лебяжьебелая Снэфрид.
У Эммы одно упоминание о прежней жене Ролло вызвало дрожь.
– Что тебе ведомо о Лебяжьебелой?
– Много чего. Она прекрасный воин, но люди боятся ее. Даже Рено Луарский, с которым она живет, испытывает что-то похожее на страх перед этой женщиной.
– Рено Луарский?
– Да. В Нормандии он звался Рагнаром. Но после того, как его крестили в Туре, мы называем его по-франкски Рено. Правда, добавляем еще прозвище Жженый, ибо всю правую половину его лица покрывают шрамы от ожога.
И он стал рассказывать, как Рагнар-Рено захватил аббатство Флери и сделал его своей резиденцией. Но однажды, как рассказывают монахи, ночью к нему явился сам святой Бенуа. Он был разгневан оргиями, которые Рено устраивал в монастыре, и ударил язычника по щеке. С тех пор на лице Рено осталась эта отметина, как от ожога.
Эмма рассмеялась. Она могла бы рассказать этому Геллону, как на лице Рено-Рагнара появился этот ожог. Но слова застыли у нее на губах, когда луарский ярл добавил, что скоро Рено лично прибудет в Руан и она увидит след от огненной десницы у него на щеке.
Эмма резко повернулась к Ролло. Он не смотрел на нее и только молча втыкал в столешницу кинжал.
– Скажи, что это неправда, Ру.
Он лишь пожал плечами.
– Рагнар стал великим ярлом. И он согласен присоединиться к моему походу на франков.
Эмма вдруг ощутила, как напряглось все ее тело.
– Но ведь с ним придет и Снэфрид.
Ролло опять пожал плечами.
– Возможно.
Эмма резко встала.
– Ты не сделаешь этого, Ру! Рагнар всегда был предателем, а Снэфрид… Клянусь царицей небесной, я возненавижу тебя, если ты пойдешь на союз с нашими врагами.
Ролло резко вогнал лезвие кинжала в стол, сжал его рукоять.
– Я уже послал к нему людей. И не тебе приказывать мне, что делать.
Он говорил жестко. Его глаза потемнели от гнева. Эмма видела это, но ей уже было все равно. Она даже не придала значения насмешливому интересу, с каким наблюдал за ними Геллон.
– Рагнар всегда был врагом. И ты просто глупец, что вновь вкладываешь руку в пасть этого волка. Хотя, может, ты просто истосковался по своей Белой Ведьме? Но, видит Бог, если ты не отменишь решения… Ничто не удержит меня в Нормандии.
Геллон вдруг расхохотался, забавляясь ситуацией. Ролло же медленно встал, взял Эмму за руку. Она рванулась, но он крепко держал ее запястье. На лице его было то выражение, какое заставляло называть его грозным Ру из Нормандии, а его пожатие само по себе было предупреждением: «Я могу сломать тебе руку, если ты не утихомиришься».
И
