style="font-size:15px;"> Когда Ленский снова открыл глаза, ни гостей, ни Павла рядом с ним уже не было. Насколько можно было судить, он находился на втором этаже особняка, в одной из комнат бывшего номера «люкс» гостиницы, когда-то здесь располагавшейся. Приставкой «люкс» номер был обязан капризу архитектора, соединившего обе его смежные комнаты миниатюрным, украшенным изящной решеткой, балкончиком, выходящим в старый московский дворик.
Память мягко поплыла, качнулась зеленью виноградной лозы, прихотливыми узорами чугунных кружев, и Ленский вспомнил все, вспомнил и мгновенная тревога сжала сердце. Если он здесь, значит, все-таки, что-то произошло, и это что-то явно не относится к разряду хорошего.
Он поочередно пошевелил пальцами рук и ног. Боли не было, легкие дышали свободно, без свиста и хрипов, кровь циркулировала, сердце билось в нормальном ритме. Значит, жив? Мыслю, значит, существую…
Черт! Он тут же поймал себя на том, что было бы неплохо, если бы он помнил не все. Или, лучше бы некоторых вещей с ним, вообще, не случалось. Произошедшее нависало неизвестностью, казалось темным, непроходимым лесом, зловещей тенью маячившим на горизонте. Что теперь делать со всем этим? Что, с теми, «гостями»? И что с ним самим, наконец?
Он приподнял голову, осмотрелся. Никого. Комната была пуста, только на балконе угадывалось какое-то смутное, неразличимое движение.
Ленский сел на кровати, осторожно, будто чужое и незнакомое, напрягая тело, все еще прислушиваясь к каждому своему движению. Голова не закружилась, как можно было ожидать, тошноты не было. Он вытянул вперед руки, закрыл глаза и поочередно дотронулся указательными пальцами до кончика носа. И с координацией все в порядке.
Он уже хотел встать и окликнуть кого-нибудь, как штора отодвинулась в сторону, и с балкона в комнату вошел Силич. Точнее сказать, влез. Именно так – сначала в проеме возникла голова, за ней – плечи, торс, а затем и весь он появился перед Ленским.
– Ого! – Силич обрадовано засмеялся. – Наконец-то ты, брат, оклемался!
– А что, долго я здесь лежу? – Ленский не смог скрыть тревоги в голосе.
– Ну, это как сказать, – Силич шумно уселся в кресле, – часа два уже валяешься. Так ты весь мой день рождения проспишь! Ты, хоть, помнишь про день рождения мой? – на мгновение его лицо стало серьезным и обиженным, однако, тут же снова расплылось в широкой улыбке. – Помнишь, ведь, бродяга! Просто подарок зажилить решил, признайся! – и он опять рассмеялся.
– Что со мной было? – Ленский невольно понизил голос до полушепота. Радость друга была приятна, но неясная тревога камнем лежала на душе.
Вопрос, ни смутил, ни удивил Силича.
– А что с тобой было? Это ты у себя должен спросить. Врач сказал: ничего страшного, опасности для жизни нет, – он в который раз смачно хохотнул, – простое переутомление. Со всеми случается. Двадцать первый век, говорит,
