протянул опустевший бокал.
– И представляешь, стал я втайне завидовать ему. Раньше тоже, конечно, завидовал, но издалека, не персонально. А тут, когда совсем близко подобрался, не смог с собой справиться, дал волю чувствам. И решил я его превзойти, дурак. Вбил себе в голову, что должен – и все тут!
Я часто потом думал – а, может, и не было в нем ничего такого? Наверняка, ведь, был обыкновенным московским хлыщом, таких сейчас десяток на рубль предлагают, но тогда казался он мне суперменом, почти божеством. Аристократ, красавец, одет всегда с иголочки, с головы до пят одеколоном облит. В противоположность мне общителен, раскован, остроумен, вокруг – всегда стайка ребят, вроде, как свита.
Девчонки все поголовно по нему вздыхали, а он это знал, подлец, знал и пользовался. Менял их, как перчатки. Да и как ему откажешь, когда он на «Жигулях» в институт приезжал? И с другими девицами его встречали, постарше и посолиднее институтских подружек. Что тут скажешь? Пользовался он успехом у прекрасной половины, и принимал это как должное.
И, вообще, горд, заносчив, самолюбив был крайне, соперников на дух не переносил. Лишь только забрезжит где-то на горизонте лучик конкуренции, стоит только заикнуться какому-нибудь непосвященному парвеню поперек – все, пиши – пропало. Непременно сломает такого, и не только сломает, еще и на посмешище выставит. Извернется, исхитрится, придумает что-нибудь, какую-нибудь каверзу, ловушку, но оппонента своего обязательно подловит, изобразит дурачком, и в грязь того лицом, в грязь. С чувством, с толком, с расстановкой, дескать, знай своё место. Вроде показательной казни, чтоб другим неповадно было.
И вот такого вот перца назначил я себе в соперники.
А кто такой был я тогда? – Силич ядовито, даже злорадно рассмеялся, словно речь шла о ком-то другом. – Здоровенный молчун, недоверчивый, скрытный, тяжелый во всем. С людьми сходился туго, с девушкой заговорить для меня было тогда все равно, что к инопланетянину обратиться. Закомплексован жутко! В двадцать лет – безнадежный девственник! Вот такой вот образчик советско-комсомольской пропаганды, извлеченный на свет божий из провинциальной дыры.
Понятно, не было у меня против Ильи этого никаких шансов, но, ведь, мечты на то и существуют, чтобы сбываться, да? – он коротко вздохнул. – Ну, вот мы и подошли к самому главному. Оставалось у меня целых три года, чтобы одолеть моего соперника. Шмотки, «Жигули», и девчонок я отложил на потом, а пока решил заняться тем, что для меня действительно было важно.
Например, английский язык. Нет, говорить я и тогда уже говорил довольно сносно, в рамках институтской программы, но мне в совершенстве изучить язык хотелось. И для общего развития, и, опять же, на окружающих впечатление произвести. Так и виделось мне, как я в вагоне поезда или в салоне самолета разворачиваю свежую «Moscow News» и углубляюсь в нее, углубляюсь… – Силич снова засмеялся, потер
