Чьи это работы? – прошептала Клио. Она была поражена. Хотя иначе и быть не могло. Этот зал не мог оставить равнодушным даже тех, кто не особо интересовался живописью, а у Клио все-таки была душа, чувствительная к искусству. И эта черта покоряла меня неимоверно.
– Это фрески Пинтуриккьо. И говорят, что основой им послужили наброски Рафаэля…
– Вот это да…
– Все они рассказывают о жизни выдающегося сиенца, кардинала Энеа Сильвио Пикколомини (он же Пио II), а на потолке изображены мифологические персонажи.
Клио задрала голову вверх, слегка приоткрыв рот. И я, как полный дурак, смотрел на нее, а не на живописный потолок. Я не мог отвести взгляд от ее восторженного лица. И испытал невыносимое желание прильнуть к ее губам. О чем я думаю, porca miseria?! Я энергично мотнул головой, пытаясь вытряхнуть из нее непристойные мысли, и уставился на фреску, висящую прямо передо мной. Впрочем, не видя ее.
– Ou! Ты меня слышишь? – насмешливо смотрели на меня ее огромные синие глаза. – Чем он так знаменит?
– Кто?
– Пикколомини, вестимо. То, что Пинтуриккьо был художником, – очевидно, – усмехнулась она.
– То, что Пикколомини заложил библиотеку – тоже очевидно, нет? – насмешливо ответил я, и она снова метнула на меня гневную молнию. Но, не дав ей разразиться громом, я невинно улыбнулся и поспешно добавил: – Он решил создать библиотеку с коллекцией ценных книг и рукописей, собранных им и представленных здесь, – показал я на витрины, под стеклами которых лежали огромные древние рукописные тома. – После его племянник, кардинал Франческо Пикколомини Тодескини, ставший впоследствии папой Пием III, пригласил Пинтуриккьо расписать эту библиотеку.
– О, а это же три грации! – вдруг удивленно сказала Клио, указав на статую. – Оригинал? – неуверенно спросила она.
– Нет, римская копия, – улыбнулся я.
Мы еще долго не могли уйти из этой библиотеки, несмотря на то, что это всего лишь один маленький зал. Но зато с какими фресками! А потом мы еще порядка получаса бродили по собору, и я рассказывал Клио о других шедеврах искусства. Когда мы осмотрели собор, в животе моем подал голос волчий голод, и я даже передумал говорить Клио, что можно взобраться на башню и взглянуть на Сиену с высоты птичьего полета. Или хотя бы попасть на верхние галереи и через, так называемую, «Дверь в Небо» выйти на крышу Дуомо. Дверь эту называют так потому, что лестница за ней словно ведет в небо, подобно той, что явилась во сне Иакову: она упиралась своей вершиной в небо, а по ней спускались и поднимались ангелы по поручению Бога.
Я увлек Клио из прохлады собора под палящее солнце. Едва мы вышли на улицу, как она зажмурилась от яркого света, а потом изрекла:
– Надеюсь, ты не собираешься уморить себя голодом?
– Это предложение вместе пообедать? – поднял я вопросительно бровь.
– Ну,
