вкратце выписать кое-что самое существенное о жизни Христа и святых.
В которой было почти 300 полностью исписанных страниц in quarto.
Уже начав понемногу подниматься <с постели> и ходить по дому, он принялся с изрядным тщанием делать выписки в книгу: слова Христа – красными чернилами, а слова Богоматери – голубыми. Бумага была вылощена и разлинована, а почерк – великолепен, так как он был очень хорошим писцом[37].
Часть времени он тратил на записи, а часть – на молитву. Но самым большим утешением для него было смотреть на небо и на звёзды, что́ он делал многократно и подолгу, ибо благодаря этому чувствовал величайшее стремление служить нашему Господу[38]. Он часто думал о своём замысле, желая уже полностью выздороветь, дабы отправиться в путь.
12. И вот, раздумывая над тем, что́ ему нужно будет сделать по возвращении из Иерусалима, дабы всегда жить в покаянии, он решил было удалиться в картезианский монастырь в Севилье[39], не говоря, кто́ он такой, чтобы как можно меньше людей смогли его отыскать, и там не питаться ничем, кроме трав. Но, когда он в очередной раз вернулся к мысли о тех подвигах покаяния, которые он желал совершить, идя по миру, желание <попасть в> картезианский монастырь в нём остыло, ибо он опасался, что там не сможет воплощать в жизнь ту ненависть к самому себе, которая в нём зародилась. Тем не менее он поручил одному из домашних слуг, направлявшемуся в Бургос, осведомиться о правилах тамошнего картезианского монастыря[40], и полученные им сведения показались ему добрыми. Но в силу вышеуказанной причины, а также потому, что он был полностью поглощён путешествием, которое намеревался вскоре совершить (а о монастыре можно было говорить лишь после возвращения) это его уже не так занимало. Вместо этого, несколько набравшись сил, он решил, что пришла пора отправляться в путь, и сказал брату: «Сеньор, как Вам известно, герцог Нáхеры[41] уже знает о том, что я здоров. Славно будет, если я отправлюсь в Наваррет»[42] (герцог в то время находился там). Брат повёл его сначала в одну комнату, затем в другую, и, не скупясь на похвалы, стал просить его, чтобы он не пускался на <верную> погибель, чтобы подумал о том, как надеется на него народ, какой вес он может иметь – и прочие подобные слова, и всё для того, чтобы отвратить <БИньиго> от его благого желания. Но ответ был таким: не уклоняясь от истины (ибо и тогда уже он был крайне щепетилен в этом отношении), он ускользнул от брата.
Глава II
13. <Игнатий> покидает Лойолу; посещает святилище Богоматери в Арáнсасу; направляется в Наваррет; отпускает сопровождавших его слуг. – 14–15. Встречается с неким мавром, с которым спорит о девственности Пресвятой Богородицы. – 16. Покупает платье паломника. – 17–18. В Монтсеррате совершает генеральную исповедь и бодрствует над оружием у престола Богоматери. Направляется в Манресу.
13. И вот он выехал верхом на мýлице, а другой
В числе прочих автографов св. Игнатия, каковыми являются несколько писем и его письменный голос на выборах генерала Общества в 1541 г., до нас дошли некоторые исправления, собственноручно внесённые им в текст
Подобные озарения и утешения он непрестанно испытывал до конца своей жизни, и ещё сегодня в «комнатке св. Игнатия» («cameretta di S. Ignazio»), т. е. в том помещении, где он жил в Риме, показывают балкон, с которого он созерцал небо и как-то раз издал такое восклицание, обычно ему приписываемое: «Сколь пошлой и низменной кажется мне земля, когда я смотрю на небо!».
Речь идёт о картезианском монастыре Санта-Мария-де-лас-Куэвас, располагавшемся в окрестностях Севильи, ныне несуществующем. Об интересе БИньиго де Лойолы к картезианцам см.: Бейер. –
Это был картезианский монастырь Мирафлорес.
Антонио Манрике де Лара, герцог Нáхеры с 1515 г. и вице-король Наварры с 1516 по 1521 г., на службе у которого св. Игнатий находился до своего ранения в Памплоне. Умер 13 декабря 1535 г. О нём можно справиться в книге: Саласар-и-Кастро, II, pp. 170 и 175.
Наваррет – это посёлок, расположенный неподалёку от Логроньо, между этим городом и Нáхерой.
