«Бывшее и несбывшееся», российск. изд. 2001 г.). «…Одета она была в широкую летнюю юбку и блузу с короткими рукавами, а сверху был надет пронзивший меня тогда фартук – синий, с большими карманами, закрывавший всю юбку (начало 1920-х гг.. – Е. М.)…» (из воспоминаний Н. Гордон «О Марине Цветаевой», сов. изд. 1990 г.);
Художники, графики, фотографы
• «Мальчишки на улице дразнили Поля Сезанна (1839–1906), швыряли в него камнями. Его обличье старого разбойника, словно само подстрекало детей на злые проделки…» (из Воспоминаний Эм. Бернара, сов. изд. 1972 г.);
• «Надо прямо сказать, что Илья Репин (1844–1930) производил впечатление чудака, чудака несусветного, чудака неповторимого, махрового! Это сказывалось в его костюме, в его поступках, во всём его облике сухонького захудалого «мужичка-замухрышки», дошедшего до всего «своим умом», «самоучкой»! …Никакая «классика» при виде Репина не вспоминалась. На ум приходил какой-то старикашка, столяр-краснодеревщик, любитель порассуждать! Таких было много на Волге, в Кинешме, Саратове, Вольске, в Царицине! Седенькая бородёнка, прищуренные зоркие глазки. Небрежный, нескладный костюмчик. Всё неряшливо, нечёсано – и вдруг майская рубашка с открытым воротом без галстука… это при сюртуке! В городе, и несколько чопорном, и корректно-франтоватом, костюм Репина производил впечатление какого-то «балагана» или любительского спектакля. Вызывала улыбку и «тирольская охотничья куртка», так не вязавшаяся с образом русского народника, так что, пожалуй, сюртучишка, который одевали к причастию скромные провинциалы, не гоняющиеся за изыском в костюме, был ему больше к лицу. Однако никакой «провинциал» никогда не решился бы надеть зимой майскую рубашку, которую тогда называли «апаш»! Надо ли говорить, что все эти «тироли» и «апаши» вызывал ли некоторую усмешку, доброжелательную, конечно, но всё же усмешку, эдакое: «Что ж ты будешь с ним делать? Тут уж законы не писаны!»… «Оригинальность» Репина или его чудачества исходили из какой-то его внутренней сущности, из склада его психики…» (из книги В. Милашевского «Вчера, позавчера… Воспоминания художника», СССР, 1989 г.);
• «Лев Бакст (1866–1924) чрезвычайно франтовато одевался, носил какие-то серые клетчатые костюмы и яркие галстухи и был весьма занят своей наружностью, особенно шевелюрой, которая весьма хитро закрывала лысину(Над ним трунили, что он носит особенный паричок, но он страшно сердился). У него в квартире на Кирочной (Петербург) был настоящий будуар с духами и щётками «30-и родов»…» (из книги М. Добужинского «Воспоминания», сов. изд. 1987 г.). «…Теперь он был щеголем (Петербург, 1900-е гг.. – Е. М.), одет с иголочки, в лаковых ботинках, с великолепным галстуком и кокетливо засунутым в манжетку сорочки ярким лиловым платочком… Он был кокет: его движения были мягки, жесты элегантны, речь тихая – во всей манере держать себя было подражание «светским» щеголям, с их нарочитой свободой и деланной «английской» распущенностью»…» (из книги И. Грабаря «Моя жизнь. Этюды о художниках»,
