секунду. – Пери искала глазами фотографию, но та исчезла.
– Пойдем! – нетерпеливо повторила Дениз. – Чего нам здесь ждать?
Выйдя из переулка, они поспешили к своей машине. «Ренджровер» цвета «Небо Монте-Карло» ждал их. Как ни удивительно, машину не угнали.
Остаток пути обе провели в молчании: дочь сосредоточенно обдирала заусенцы, мать смотрела на дорогу. Лишь позднее Пери вспомнила, что они не смогли найти мобильный телефон. Возможно, бродяга унес его в своем кармане; возможно, он выпал оттуда во время схватки и до сих пор лежал в темном переулке, время от времени начиная звонить, призывая свою хозяйку. Что ж, Стамбул часто бывает глух к крикам и призывам.
Сад
Стамбул, 1980-е годы
В первый раз Пери увидела Дитя Тумана, когда ей было восемь лет. С тех пор оно прочно вошло в ее жизнь, переплелось с ней, как вьюн, обвивший молодое деревце. Видение повторялось так часто, что стало для нее привычным, не став от этого менее пугающим.
В отличие от большинства домов в квартале, дом Налбантоглу был с четырех сторон окружен буйно разросшимся садом. Все домочадцы любили проводить в нем время. Там они сушили красный перец, баклажаны и окру, развесив их на веревках, там заготавливали острый томатный соус, наполняя им многочисленные банки, а в дни Ид аль-Адха варили в котле баранью голову. Маленькая Пери старалась не смотреть в глаза барана, открытые, немигающие. У нее сжималось горло, стоило ей подумать, что в этих глазах отражается ужас, который животное испытало перед закланием. А сама мысль о том, что сегодня вечером ее отец будет с удовольствием поедать этот деликатес, закусывая бараньими мозгами ракы, едва не доводила ее до тошноты.
В саду за домом они также раскладывали только что состриженную овечью шерсть, потом ее мыли, сушили и набивали ею матрасы. Порой бывало, что клочок шерсти, подхваченный ветром, мягко опускался кому-нибудь на плечо, словно перо подстреленного голубя.
Когда Пери призналась отцу, что овечья шерсть напоминает ей об убитых птицах и что глаза мертвого барана смотрят на нее с немым укором, Менсур улыбнулся и ласково погладил ее по щеке.
– Ты чересчур чувствительна, джанимин иджи![5] Не относись к жизни слишком серьезно! – дал он дочери совет, которому никогда не следовал сам.
От остального мира сад отделял деревянный некрашеный забор, напоминающий щербатый рот, – так много досок в нем недоставало. Кроме игр с другими детьми, из всех дел, которыми можно было заниматься в саду, Пери больше всего любила коллективную чистку ковров. Она всегда с нетерпением ждала этого дня, который назначался раз в пару месяцев. Непременными условиями были хорошая погода – не слишком жарко и без дождя, – в достаточной степени грязные ковры и хорошее настроение.
В один из таких дней все ковры и половики вынесли в сад и разложили на траве, вплотную друг к другу. Сотканные вручную и фабричные, они лежали в ожидании, когда их почистят. Каждый представлял
Душа моя
