style="font-size:15px;"> В течение целого часа марш продолжался в направлении какой-то деревни. Вначале было видно только пять ветряных мельниц, похожих на голландские, крылья которых разрезали отдающее в зелень небо подобно ножницам. Вблизи стало ясно, что они стояли на гребне, позади которого лежала широкая долина, в которой раскинулось большое удивительно чистое село. На полях и приусадебных участках желтели тыквы, дыни, кукуруза, зеленели арбузы и огурцы. Сбоку каждого дома виднелись накрытые тентом места для молотьбы и общипанные скотом выпасы. Удивительно, но здесь почему-то не было ни одного дерева. Тут тоже протекала речка шириной около 12 метров со странным названием Гнилой Ташлык. Спрятавшись среди высокого кустарника, она дугой огибала село. Наш взвод свернул с главной дороги и остановился на боковой улочке, ведущей к реке. Нам очень хотелось искупаться и смыть с себя дорожную грязь.
Мы расположились в доме, в котором проживали пять темноволосых девушек: Вера, Мария, Хивря, Наташа и пятая девушка, имя которой мы так и не смогли разобрать, несмотря на все наши старания. Они только что вернулись с поля после уборки урожая. Мать следила за каждым их шагом строгим, хотя и дружелюбным взглядом. Но ей не стоило опасаться ни меня, ни Гетца, ни Блума. Вскоре она смягчилась и даже спела, подыгрывая себе на балалайке. Девушки, одетые в безрукавки, стали ей подпевать.
Это взволновало Блума, его потянуло на философию, и он заговорил со мной о Хайдеггере[44], которого, по его заверению, он слушал во Фрайбурге. Поражаясь осведомленности Блума, я заметил, что Хайдеггер наверняка был бы тронут пением девушек, народной музыкой и первозданной поэзией. Но Блум принимал только критическую сторону философских учений и для разрешения нашего с ним спора позвал Гетца. Тот только улыбнулся и сказал, что мало разбирается во всем этом.
Было забавно наблюдать за тем, как наши мужчины стали окружать хор из девушек во главе со своей матерью. Они не понимали ни единого слова в их пении. Один наш солдат, который, хотя и был родом из Силезии и немного владел местным языком, попытался было коротко передать содержание песен, но безуспешно. Тем не менее очарование от пения прекрасных девушек растопило лед отчуждения, возникшего вначале, и смыло налет солдатской грубости. У песен, у поэтов их написавших да и у самого этого народа была своя, настоящая история. И сейчас все, что ей противоречило, ушло.
С приходом подлинного просвещения все наносное исчезает и проступают очертания истины. Отсюда и сохранение истоков, которые не смогли поколебать у русского народа попытки навязать ему догмы марксистского учения, как у немецкого – гитлеровского. Эти учения народами были восприняты как сиюминутная данность, которая не затронула их исторические корни. Все наносное связано с той или иной трактовкой истории. Я так и сказал Блуму, что утверждение о том, что «история» правит миром, является губительной сутью всякого ложного учения.
Он поинтересовался:
– Тогда
Хайдеггер Мартин (1889–1976) – один из крупнейших философов XX века.
