на него внимание мужчинам, что он хочет забрать Савелия к себе в хату.
Выдержав небольшую паузу, дед Игнат поднялся и окликнул молодую женщину, сидящую рядом с пеленающей куклу на дальнем краю стола девочкой.
– Матрона! Поди сюда.
Женщина подошла и стала рядом, вытирая руки о расшитый крупными цветами передник.
– Собери корзину. Положи туда свежего хлеба, яиц, зелени разной, прикрой сверху чистыми полотенцами. Да побыстрее. А ты, – это предназначалось старосте, – со своими хлопцами помоги лекарю. Время позднее, ноша тяжелая.
Несколько следующих дней никто из жителей села, кроме старосты, не видел ни волоха, ни Савелия. С разрешения Ильи, в дом был вхож исключительно Дмитрий. Он приносил еду и общался со знахарем, рисуя буквы угольком на огромной деревянной доске. Из этого общения староста вынес много нового и лучше узнал нового жителя своего поселения. Оказалось, что много лет назад, во время кровопролитных междоусобных войн за право владения выходом к Черному морю, дружинник Илья, в то время служивший у одного из мелких южных князей дал обет молчания. Причиной послужило страшное горе, выпавшее на его долю – в одном из ночных боёв, бравый воин Илья отрубил голову врагу, в котором спустя мгновение узнал своего брата, много лет назад покинувшего родной дом в поисках лучшей жизни. Последующие годы Илья посвятил изучению тайн врачевания. Много практиковал и скитался по земле великой в поисках своего места. Такого места, где могли бы пригодиться его знания и опыт. Места, где душа нашла бы покой. Вот так, путешествуя он и набрёл на эту пограничную деревню.
Молодой месяц, уже во второй раз, с тех пор, как Савелий поселился в доме знахаря, сменил на небе круглолицую луну. Дед Игнат, в сопровождении Ивана и еще двоих своих сыновей, на рассвете, пришел на окраину села поинтересоваться у Ильи успехами во врачевании своего внука.
Калитка была открыта, так как живности во дворе у волоха не было. Делегация поднялась на крыльцо, и Игнат решительно и громко несколько раз стукнул кулаком по входной двери.
Почти сразу в доме скрипнула дверь в прихожей и еще через мгновение, в проходе появился Савелий. Он опирался на большую деревянную клюку, вырезанную из высохшей рябины.
– Приветствую вас гости дорогие! – произнёс он напыщенно и по-взрослому и тут же расхохотавшись, кинулся в объятия к своему отцу. На глазах у Ивана выступили слёзы.
Уже вечером, сидя перед лучиной, тускло освещающей стол, Савелий разговорился со своим отцом.
– Он всё время меня настоями разными растирал. Так растирал, что до слёз, больно было, поил чаями вкусными, какие я даже у бабушки не пил – рассказывал он о житье в доме знахаря.
– Каждый день, с утра, после растирок, мял меня знахарь, что бычью шкуру. Брал масло пахучее, надевал толстые шерстяные перчатки и почти до обеда без перерыва разминал мне ноги и спину. Я иногда плакал, просил его перестать, домой
