До границы я доехала с этой «свитой», но затем курьера просто отпустила, горничную же послала обратно в Петербург с письмом к мужу, в котором объясняла ему мое решение и его причины… В Берлине я остановилась всего на один день, чтобы повидать нашего священника, о котором я слышала много хорошего, и, рассказав ему мое положение, просить у него совета, куда двинуться и что начать. Дело о разводе я заранее поручила вести знаменитому петербургскому адвокату Неволину, которому и выдала доверенность перед отъездом, пользуясь тем, что меня «эмансипировали» от опеки перед свадьбой. Правда, муж оставался моим попечителем до моего совершеннолетия, то есть до 21 года, так что положение мое было не из приятных. Но… все спорные вопросы зависят от «судоговорения», смеясь пояснил мне опытный адвокат. Именно поэтому я и предпочла ожидать заграницей моего развода.
По совету добрейшего отца Алексея, нашего берлинского священника, я доехала до Гамбурга и села на первый попавшийся пароход, уходивший в дальнее плавание. Это было маленькое 900-тонное суденышко фирмы Вермана, отвозящее еженедельно почту и грузы к западноафриканскому берегу. Пассажиров его более чем просто обставленные суда принимали очень немного, за неимением кают с одной стороны, за малонаселенностью немецких колоний Камеруна, – с другой. Для меня все это было находкой, и я весело отправилась в путь на маленькой вермановской «Гедвиге», которая довезла меня через десять дней благополучно до Мадеры, откуда я и телеграфировала своему поверенному и своему мужу, прося их адресовать ответы на остров Тенериф, куда отправилась со следующим пароходом той же компании, прожив на Мадере десять дней. В Тенерифе мне пришлось пробыть дольше, почти месяц, ожидая ответов, по получении которых я направилась уже с другой «линией» пароходов, в Бразилию… Таким образом пространствовала я из одного порта в другой почти два года, чуть ли не самых интересных в моей жизни. В каких только государствах я ни перебывала, сколько портовых городов осмотрела – и не запомню… За два года путешествий я не издержала и половины суммы, любезно выданной мне отцом Алексеем заимообразно. Правда, я многому научилась и еще больше позабыла, научившись считать и «по одежке протягивать ножки» с одной стороны, а с другой, позабыв командовать батальоном прислуги и входя в магазин бесцеремонно говорить: «пришлите мне того-то, туда-то»… Я называю эти два года моей «высшей школой практической жизни» и могу вас уверить, Рудольф, что я времени не потеряла в этой школе, и если могу теперь быть приличной хозяйкой дома, даже немецкого, то только благодаря пройденному курсу…
Ольга запнулась и густо покраснела при мысли, что ее собеседник мог принять эти последние слова за кокетливый намек…
Рудольф Гроссе прочел ее мысли в ее глазах и грустно улыбнулся…
– Как вы напуганы, Ольга, – печально произнес он. – Я понимаю, что вам трудно будет решиться отдать свою руку кому бы то ни было. Ваш муж сделал настоящее преступление, отравив вашу
