чувствовал, что близок к такому помешательству. Сердце колотится, как козел о ясли. Уже ребра заныли от ударов, а перед глазами застлало кровавым туманом от прилива дурной крови в голову. Он крепче прижал женщину к груди, она вскрикнула, а он едва не задохнулся от нежности. Вот оно, его сумасшествие…
Лех исчез, отстал, и Рус с великим трудом заставил себя подобрать повод. Ракшас яростно противился, хотел скакать и скакать, он тоже мог вообразить себя птицей; Рус застонал, рассудочность противна мужчине-воину, но пересилил, и могучий друг с четырьмя копытами понял, захрапел, начал замедлять бег.
Женщина решилась оторвать голову от его груди. На него взглянули крупные глаза, странно темные, почти черные, с огромными расширенными зрачками. Брови тоже черные, сросшиеся на переносице, а нос удивительно тонок, с настолько красиво вырезанными ноздрями, что у него защемило сердце, почему-то захотелось смеяться от счастья и плакать одновременно. Волосы от встречного ветра трепало уже за спиной Руса, он чувствовал обнаженными плечами их прикосновение, похожее на легкие струи теплой воды.
Она что-то сказала, слова незнакомы, а голос волнующе звонок и чист, как вода лесного родника.
– Ты моя, – сказал он мощно. – И никаким богам не отдам!
Она снова что-то сказала, но Рус покачал головой. Сердце переполнено жгучей нежностью. Он, самый сильный и умелый, держит в руках самую красивую женщину мира, а белый свет несется вскачь навстречу и торопливо распахивает богатства: бери…
В спину стукнуло, затем больно клюнуло в затылок. Он ощутил боль, словно ястреб ударил острым клювом. Недоумевающе раскрыл глаза шире. Ветром заворачивает веки, женщина испуганно вскрикивала и указывала голой рукой ему за спину.
Рус оглянулся, голова дернулась в сторону, по волосам шелестнуло, и лишь тогда сообразил, что мимо вжикнула оперенная стрела! Сзади был грохот конских копыт, облако пыли, из которого выныривали оскаленные конские морды, пригнувшиеся всадники.
За ними гнались десятка два, но в движущемся пыльном облаке часто блистал металл, оттуда слышался лязг, крики, и Рус видел, как в обе стороны вылетали, будто выброшенные рукой бога, окровавленные всадники, а то и вместе с конями.
Затем вынырнул красный конь, почти серый от пыли. Лех, весь в грязи, как болотник, взмахом велел Русу скакать дальше, а сам размахивал мечом во все стороны, и за считанные мгновения еще двое неуклюжих всадников отпрянули, зажимая раны, а третий сразу широко взмахнул руками, будто хотел обнять весь белый свет, и откинулся на конский круп.
– Лех! – крикнул Рус в тревоге.
Двое обошли Леха по обочине, один на ходу выстрелил в сторону Руса из короткого лука. Стрела угодила в плечо, но не пробила тугие, как корень дуба, мышцы, а лишь слегка царапнула кожу. Эти земледельцы, судя по всему, совсем недавно слезли с коней и еще не потеряли свое степняцкое умение стрелять на скаку!
Он крепче сжал в объятиях нежное тело. Женщина что-то сказала на своем птичьем языке. Он не расслышал, еще одна стрела
