был расплющен на приборной доске над тем местом, где когда-то стояло радио. Пепельницу переполняли окурки сигарет без фильтра.
Но больше всего было крови.
Потеки и пятна крови на сиденьях. Кровь, втертая в руль. Корка засохшей крови на кнопке сигнала, почти полностью скрывшая вытисненный на ней фирменный знак «Шевроле». Кровь на дверной ручке с водительской стороны, пятно крови на зеркале заднего вида – это пятно было круглым, даже, скорее, овальным. Гамильтон подумал, что мистер 96529Q, похоже, оставил почти идеальный отпечаток пальца кровью собственной жертвы, когда подправлял зеркало. На одной из коробок из-под бигмака тоже запеклась кровь. И вроде бы к ней прилипли волосы.
– И что он сказал девочке на въезде? – пробормотал Гамильтон. – Слегка порезался, когда брился?
За спиной что-то шаркнуло. Гамильтон развернулся, уже понимая, что не успеет, что, несмотря на все обычные предосторожности, он все-таки оказался из тех смельчаков, которые не доживают до старости, потому что здесь был не обычный случай, нет, сэр. Парень подобрался к нему со спины, и уже очень скоро – вот прямо сейчас – в кабине пикапа «шевроле» будет еще больше крови, его собственной крови, потому что парень, который проехал на передвижной скотобойне от Мэна почти до границы штата Нью-Йорк, явно законченный психопат, которому прикончить патрульного полицейского – плюнуть и растереть.
Гамильтон вытащил револьвер, в третий раз за все время службы, взвел курок и чуть было не выстрелил (дважды, трижды) в пустоту и темноту; он был взвинчен до предела. Но там не было никого.
Он медленно опустил револьвер. Кровь стучала в висках.
Легкий ветерок всколыхнул ночь. Снова раздался тот шаркающий звук. Гамильтон увидел, что это пустая коробка от филе-о-фиш – из этого самого «Макдоналдса», никаких сомнений, потрясающе, Холмс, элементарно, Ватсон, – шуршит по асфальту, подгоняемая ветерком. Она проехала пять-шесть футов и остановилась.
Гамильтон с шумом выдохнул и осторожно опустил курок.
– Чуть было не облажались, Холмс, – сказал он дрожащим голосом. – Еще чуть-чуть, и пришлось бы отчитываться в применении оружия.
Он уже собирался убрать револьвер в кобуру – теперь, когда стало ясно, что стрелять не в кого, разве что в пустую коробку от рыбного сандвича, – но решил все-таки подержать его до прибытия подкрепления. С револьвером в руке как-то спокойнее. Потому что дело не только в кровище и не в том, что мужик, которого копы из Мэна объявили в розыск по делу об убийстве, совершенно спокойно проехал четыреста миль посреди этого «мяса». Вокруг пикапа изрядно воняло. Примерно так, как воняет в том месте на сельской дороге, где машина сбила и переехала скунса. Гамильтон не знал, почувствуют ли этот запах ребята из подкрепления или он предназначался лишь для него одного. Не знал и знать не хотел. Это был скверный запах. Не крови, не протухшей еды, не немытого тела. Это был запах чего-то плохого. Очень и очень плохого. Настолько плохого, что
