что, несмотря на тьму и вывеску, я наяву вижу пирожные со взбитыми сливками на стенде и чизкейк на витрине – тот самый, на котором кудрявыми темно-вишневыми буквами выведено: «Вау, Гейб!» А еще я вижу металлические спинки стульев, выстроившихся вдоль прилавка и вокруг маленького столика в углу. На стене за кассой висит номер USA WEEKEND в рамочке: тот самый номер, с моей физиономией на обложке. Это фото – словно маленькая кнопка со знаком доллара, которую я нажимаю каждый раз, стоя за кассой по выходным: чаевые сыплются только так. Покупатели вежливо улыбаются мне, но в их глазах больше не читается восхищения. Теперь нет. Просто улыбка, словно они говорят мне: Таймер уже прозвенел, деточка. Вся твоя слава осталась в прошлом.
Я достаю из кармана позвякивающие ключи и поворачиваю в замке. Мы заходим внутрь, в еще уловимый аромат глазури и свежего хлеба.
Я включаю нижнее освещение: витрины озаряются мягким светом, а пространство у входа остается темным, как плотно закрытый шкаф (не хочу, чтобы кто-нибудь подумал, что пекарня еще открыта). Но не успеваю я убрать руку с выключателя, как с моих губ срывается удивленный вздох.
– Гейб, – шепчу я, закрыв ладонью рот и обозревая магазин. – Это ведь я хотела сделать тебе подарок на выпускной.
Однако Гейб, судя по всему, получил официальное одобрение от мистера Кейса на то, чтобы прийти в пекарню через несколько часов после того, как мы швырнули в воздух академические шапочки. Букеты тюльпанов (мои любимые цветы!) выглядывают из-за прилавка. Длинные ленты с ароматом ирисов струятся с потолка, переплетаясь с фосфоресцирующими звездами на веревках, обсыпанных блестками. В центре зала стоит табурет, а на нем – мой подарок, упакованный в белую бумагу и перевязанный серебряной лентой, сияющей, как хромированный бампер.
– Я был бы не я, если бы не обошел тебя по части подарков, согласись, – говорит он, захлопывая за нами дверь.
Конечно же. Стихи на день рождения, спрятанные в коробке с сувенирами, фоторамка, в которую он вставил билет на наш первый киносеанс (подарок на Валентинов день), а на годовщину – фото наших переплетенных рук в тонах сепии. Все это доказывает, что Гейб Росс на корпус опережает свою девушку по части романтики.
– Ну ничего, дождись только своего дня рождения, – грожу я ему пальцем.
– Думаешь, перещеголяешь меня? – спрашивает он, а потом выхватывает мою коробку с табурета до того, как я начинаю срывать оберточную бумагу. – Не-а, – говорит он. – Пока рано. Тут нужна торжественная церемония.
Я делаю вид, что дуюсь на него, и проскальзываю за прилавок.
– А вот ваш подарок на выпускной, драгоценный сэр, – говорю я, поднимая тяжелую стеклянную крышку с Гейбова чизкейка. – От искренне вашей меня. Всего-то придется отдаться в рабство на семьдесят три тысячи часов, чтобы возместить ущерб за весь сливочный сыр, который я перевела на первые неудачные попытки. Нет уж, ты достоин большего, чем надтреснутая корочка.
Гейб посмеивается,
