вырезаны перочинным ножиком. Все любовные истории-однодневки, что случались у озера в лесу, остались на коре этого дерева.
Девочка как раз вошла в тот возраст, когда очаровывает сама идея любви. А может, и не только любви, но и любовной драмы, разбитых сердец. Наверно, маленьким девочкам разбитое сердце кажется таким же признаком взрослости, как каблуки или губная помада.
Я, сам того не желая, смотрю и смотрю на дерево. И глаза мои тут же находят – как и всегда – знакомую надпись: «Клинт + Роуз». В самом низу, у толстых и узловатых корней, торчащих из земли. Я словно наяву чувствую прикосновение крошечной стеклянной бутылки с краской к ладони. Я тогда присел у самой земли, чтобы написать наши имена. Боже, а ведь я был тогда даже младше, чем эта девочка.
Рози, Рози, Рози. Я скучаю по тебе…
– Все в порядке?
Я поворачиваюсь: на меня с тревогой в глазах смотрит отец девочки, бегун. Это немного ошеломляет. Я вспоминаю времена, когда все смотрели на меня именно так.
Два года назад. Сложно поверить, как быстро бежит время, но такова уж жизнь: это случилось уже больше двух лет назад.
Внезапно я вспоминаю комнату Рози. На кровати разбросаны книги в мягких обложках; корешки согнуты, чтобы можно было класть их раскрытыми страницами вниз. Я вспоминаю, как она пела в «Заводи» в самые оживленные часы под аккомпанемент недоделанной группы, состоявшей из Грега и Тодда. Я вспоминаю ее маленькую белую «Мазду-Миата». Она всегда водила слишком быстро. Вспоминаю ее черные волосы, заплетенные в косички: она всегда носила волосы именно так, с тех самых пор, как стала слишком взрослой для двух хвостиков. Вспоминаю, каким счастьем было просто держать ее за руку.
А еще я вспоминаю похороны. Грег шел за мной по заснеженному кладбищу всю дорогу до моего грузовика. Он наблюдал, как я отмахивался от всех этих соболезнований. Он был свидетелем того, как я сказал родителям, что не поеду сразу домой.
– Что? – рявкнул я на Грега, открывая дверь со стороны водителя. Мы оба еще не сняли черных зимних плащей. Чопорные шерстяные плащи, которые купила нам мама. Она сказала, пригодится для особых случаев, когда мы дорастем до этих особых случаев. Но мы выглядели в них полными дураками и сами не были на себя похожи. – Думаешь, я сорвусь, что ли? – заорал я на него.
Грег пожал плечами, не вынимая рук из карманов:
– Не знаю, чувак. Кто я, чтобы тебя судить?
– Так вот. Не буду я. Понял?
– Да ладно, ничего страшного, если…
– Если что? – завопил я, и дверь заскрежетала, распахиваясь на морозе.
– Ну… Не знаю… Если ты захочешь… ну, поорать или типа того. Я просто говорю… если захочешь проораться…
– Мне пора на работу.
– Ты что, шутишь?
– Работа, – повторил я. – Инвентаризация в «Заводи».
– Ты только что похоронил свою девушку, – сказал Грег. – Ты что, думаешь, родители…
