там поддержки. – Ну, клянусь, не знаю! Так… Слышал просто… Один пёс брехал, другой подхватил, а третий сам додумал, чего не было! Может, это вранье всё!
– Ага! А ты, стало быть, услышал и даже не потрудился узнать, кто ж это твоим дорогим другом интересуется? И с какой целью? Нехорошо, брат! Очень нехорошо! Ох, как не люблю, когда меня за барана держат! Сечёшь? Последний раз спрашиваю! Ты память-то напряги, брат! Глядишь, чего и вспомнишь! Кто? Как звать? Откуда?
– Эливерт, клянусь, я не при делах! Ну, не знаю я! И те ребята, которых спрашали, не знают! Не из здешних он, не из наших! Чужой какой-то! Приехал, справился о тебе и исчез. А куда…
– Один был?
– Не знаю!
– Откуда приехал?
– Ворон!
– Ни хрена-то ты о шкуре моей не печёшься, брат! Ладно! Забыли! Нам ночлег нужен.
Мифар, и без того растерянный, как брошенный ребёнок, погрустнел ещё больше, обернулся на тёмный вход, словно желая поскорее юркнуть туда.
– Так ведь некуда пустить, друг! Всё сдал. Сам в курятнике сплю! Жена с ребятишками, вон, под лестницей!
– Ишь ты как запел! Тварина неблагодарная! Ну, приползёшь ещё, брат!
– Ворон! Что ж я на улицу их теперь выгоню? Они ж деньги платили! Не можно же людей ночью на улицу!
– Их нельзя – а я в канаве ночуй?
– Да ведь и тесно! Куда я вас всех… – чуть не плакал Мифар. – Ты, вот оно что… В трактир какой ехал бы… Ну, это, прости, брат!
Бедняга снова поник и неуклюже попятился.
– Да пошёл бы ты, знаешь куда! Пусть канет в Бездну этот город, вместе с такими друзьями! – Эл в сердцах плюнул и, вскочив в седло, зло бросил Наиру: – Трогай!
– Ворон, где искать-то тебя? – крикнул вдогонку Мифар.
– Сам найду, надо будет! – мрачно пообещал атаман, не оборачиваясь.
Верзила отступил в тёмный дверной проём, глядя, как лэгиарн пытается развернуть эйлве на узкой городской улочке.
Кайл молча поравнялся с разбойником.
– Ничего не говори, рыцарь! – прошипел тот, опережая комментарии и вопросы.
Северянин только плечами пожал:
– «Золотой гусь»?
– «Золотой гусь»! – угрюмо кивнул вифриец.
На Рыночной площади и впрямь было куда веселее…
Горели ярко уличные фонари, освещали стройные торговые ряды. Прилавки, недавно только установленные или просто приведённые в порядок, пахли свежим деревом. По всему периметру площади из распахнутых дверей трактиров доносились смех и музыка. От ароматов жареного мяса заурчало в животе. В трактирах было многолюдно и шумно. Здесь окна и двери были нараспашку. Где-то и на улице толпился народ.
На краю высокого помоста для ярмарочных представлений сидела какая-то парочка: ухажёр обнимал кокетливо хохотавшую подругу, пощипывал её пышные бока, а та болтала ногами и заливалась на всю улицу легкомысленным вульгарным смехом.
Уязвлённая
