угодно. Туда, где не будет его, подсказал тот же голос, идущий откуда-то изнутри. Только если ты хочешь уйти, то уходи прямо сейчас. Пока…
Пока – что?
Ответ простой. Пока она не заснула снова.
Ей вдруг стало страшно. Это в ней заговорило все то, что в ней было забитого, и запуганного, и погрязшего в многолетних привычках. Она с неподдельным ужасом осознала, что на полном серьезе задумывается над этой крамольной мыслью. Уйти из дома? Где она прожила четырнадцать лет? Где у нее есть все, что ей нужно? Уйти от мужа, который хоть и чересчур вспыльчив и бьет ее смертным боем, но все же приносит в дом деньги, и, надо сказать, неплохие деньги? Что за нелепая мысль. И придет же такое в голову… И даже думать об этом забудь.
И она бы, наверное, забыла. То есть наверняка бы забыла, если бы не капелька крови на простыне. Одна-единственная капля крови.
Тогда не смотри на нее, и всё, нервно твердила та Рози, которая считала себя практичной и рассудительной женщиной. Не смотри на нее, ради Бога. Иначе она доведет тебя до беды.
Вот только Рози уже не могла не смотреть. Не могла оторвать взгляд от этого темно-красного пятнышка на простыне. Она смотрела на каплю крови, раскачиваясь в кресле. Все быстрее и быстрее. Ее ноги в белых домашних туфлях скользили по полу в нарастающем ритме качаний (зуд ярости теперь сосредоточился в голове, будоражил мозги, распалял ее, подогревая решимость). И вот о чем она думала: Четырнадцать лет. Четырнадцать лет он со мной говорит серьезно. «Иди сюда. Нам надо поговорить». Выкидыш. Теннисная ракетка. Три выбитых зуба. Один из них я проглотила. Сломанное ребро. Побои. Щипки. И укусы, конечно. Укусы вообще без счета. И еще столько всего…
Прекрати! Зачем об этом думать?! Все равно это бессмысленно, потому что ты никуда не уйдешь. Даже если решишься уйти, все равно далеко не уйдешь. Он разыщет тебя и вернет домой. Можешь даже не сомневаться. Он полицейский. Розыск пропавших людей – это его работа. А свою работу он делает хорошо…
– Четырнадцать лет, – пробормотала она. И теперь она думала не о прошедших четырнадцати годах, а о тех, которые ждут ее впереди. Потому что тот другой голос, прозвучавший в самых глубинах ее существа, был прав. Ведь вполне может так получиться, что Норман ее не убьет. И на что она будет похожа после еще четырнадцати лет безжалостных избиений, которые он называет серьезными разговорами?! Сможет она согнуть спину? Будет у нее хотя бы час в день – да пусть хоть пятнадцать минут, – когда ее почки не будут жечь, как раскаленные камни, застрявшие где-то в спине? А если когда-нибудь он ударит ее по какому-то жизненно важному органу и у нее что-то внутри «отключится»? Скажем, рука перестанет сгибаться или нога отнимется. Или нерв на лице защемит, и ее перекосит, и будет она ходить с одной половиной лица живой, а другой омертвевшей, как бедная миссис Даймонд, которая работает в магазине «Лавка 24» у подножия холма…
Она резко поднялась на ноги, оттолкнув кресло так, что его гнутая спинка ударилась о стену. Пару секунд она просто
