легкостью отрыл парадную дверь, которая на вид не многим уступала калитке в своей величине. Передо мной открылся широкий мраморный холл, посреди которого между двух огромных лестниц за столом сидела молодая особа в медицинском халате. Я совершенно не знал, что мне говорить. Представиться? Объясниться? Вряд ли здесь ведут себя так же как в обычной больнице, хотя почему бы и нет, она ведь не больная. Хотя я и в клинику никогда не устраивался, лишь заходил пару раз в качестве пациента, а как пациент сейчас вести себя точно не следовало бы. К счастью, она заговорила первая:
– Здравствуйте, это вы звонили примерно час назад по поводу работы? Или вы навещаете кого-нибудь? – ее слова разлетелись по помещению с оглушающей громкостью, и будто врезавшись об стены, резко затихли, оставив за собой лишь отрывистое эхо. Судя по голосу, именно с ней разговаривал по телефону.
– Да, это я. Только у меня один вопрос: в газете значилось, что медбрату не обязательно иметь высшее образование, касается ли тоже самое правило и помощника доктора? – я наклонился над столом. Что же ты здесь забыла? Ведь на вид тебе лет двадцать, а сложение так вообще как у ребенка. Мне на секунду представилось, как ветер выбивает большие окна с резной решеткой и забегает в больницу, поднимая хрупкую дежурную сестру вместе со столом к самому потолку. Может быть, я мало чего знаю о душевнобольных, но если она не только сидит в приемной, то мне кажется, эта работа может оставить на ней не только моральные шрамы.
– Об этом вы можете спросить самого доктора Кроссмана. А сейчас, будьте добры, представьтесь. Мне надо занести вас в журнал посетителей, – она с нарочито серьезным видом взялась за письменные принадлежности, мимолетом запахнув и без того маленький отворот халата, который и декольте бы назвать язык не повернулся. Боже, откуда такое самомнение? Неужели она уверена, что если она молода и не имеет горба или шрама на половину лица, то любой встречный мужчина обязательно посмотрит на ее грудь? Я вспомнил Василису, когда мы были едва знакомы. Из всей компании одногруппников мне всегда нравилось говорить лишь с ней. Вот к ней в вырез я раз через раз да засматривался. А что еще оставалось делать? Любовь – страшная дрянь. И в брак загонит, и в дурку. – Вы меня слышите? – строго пролепетала неприступная, или пытающаяся быть таковой, девушка.
– Да, да. Крис Готс.
– Пройдите по лестнице на второй этаж, затем прямо по коридору, третья дверь справа. Только постучите, у него может быть прием.
– Спасибо.
Я поднялся на пролет по одной из лестниц, которые, оказывается, вели в одно и тоже место и направился по указанному адресу. По сторонам от меня из стен отделанных, видимо, натуральным деревом, выпирали красивые, украшенные лепниной в виде то ли виноградной лозы, то ли переплетающихся змей одинаковые двери. Я остановился у третьей, и поднял взгляд на золотистую табличку: «Профессор Невилл Кроссман», и несколько раз отрывисто ударил о косяк костяшками пальцев.
– Войдите, –
