связи, и он вычел их из денег, которые предназначались Бобби на карманные расходы в следующем году.
Жизнь с Бобби, да, конечно… но посмотрите. Я плачу. Искренние ли это слезы – или препарат начинает действовать? Думаю, первое. Бог свидетель, я его любил… Но, пожалуй, мне все равно лучше поторопиться.
Бобби окончил школу к десяти годам, но так и не стал бакалавром гуманитарных или естественных наук, не говоря уже о высших степенях. Причина заключалась в том самом большом и мощном компасе, стрелка которого все вращалась и вращалась в его голове в поисках истинного севера.
Он прошел период увлечения физикой, потом, более короткий, влюбленности в химию… но Бобби никогда не хватало терпения на скрупулезные математические расчеты, поэтому эти сферы человеческой деятельности не удержали его. Он мог многого достичь, но физика и химия – как и точные науки в целом – навевали на него скуку.
К пятнадцати годам Бобби увлекся археологией. Облазил подножия Белых гор около нашего летнего коттеджа в Норт-Конуэе, реконструируя историю живших здесь индейцев по наконечникам стрел, кремневым ножам и даже древесному углю давно потухших костров в мезолитовых пещерах центральной части Нью-Хэмпшира.
Но это прошло, и он начал читать книги по истории и антропологии. Когда Бобби исполнилось шестнадцать, мои отец и мать с неохотой отпустили его в экспедицию по Южной Америке с группой антропологов из Новой Англии.
Вернулся он через пять месяцев с первым настоящим загаром на лице. Он также вырос на дюйм, похудел на пятнадцать фунтов, и в нем прибавилось сдержанности. Он остался достаточно веселым, но его вечный мальчишечий энтузиазм, иногда заразительный, иногда утомляющий, исчез. Именно тогда, впервые на моей памяти, он заговорил о новостях… в смысле, о том, какие они плохие. Шел 2003 год, тот самый, когда экстремистская группа, отколовшаяся от Организации освобождения Палестины и назвавшаяся «Сынами джихада» (почему-то это название всегда казалось мне отвратительно похожим на какую-нибудь католическую общину в Западной Пенсильвании) взорвала «грязную бомбу» в Лондоне, сделав шестьдесят процентов его территории непригодными для проживания, а оставшиеся сорок – опасными для тех, кто собирался иметь детей (или прожить больше пятидесяти лет, если на то пошло). В том году мы попытались установить блокаду Филиппин после того, как правительство Седеньо согласилось принять «небольшую группу» советников из Красного Китая (тысяч пятнадцать или около того, согласно информации с наших разведывательных спутников), и отказались от своих планов лишь тогда, когда стало очевидно, что: а) китайцы всерьез готовы выпустить ракеты, если мы не дадим задний ход; и б) у американцев нет особого желания совершить массовое самоубийство ради Филиппинских островов. В тот же год еще одна группа обезумевших говнюков – думаю, албанцев, – попыталась распылись над Берлином вирус СПИДа.
Такие новости огорчали всех, а Бобби просто вогнали
