Милена, – я больше ничем с тобой делиться не буду, и об этом разговоре, давай-ка, лучше забудем, – сплетница ты!
Весь свой выходной, а потом и следующие друг за другом рабочие дни Милена места себе не находила. Ни спать толком, ни есть не могла. Сказанное Дашей об Анатолии больно ранило её и нервным комком ревности поселилось в душе. Сильно хотелось плакать, спрятаться от всех любопытных глаз, и плакать. А ещё, хотелось встретиться с милым, и спросить у него напрямую, выяснить всё. Хотелось, чтобы он развеял закравшиеся в её девичье сердце сомнения и тревоги. Чтобы снова страстно обнимал, целовал, ласкал только её, и нашел для неё, самые важные, самые нежные, самые главные слова, которые сумеют убедить её в том, что она одна, она единственная на всей большой земле. И нет отныне для него никого ближе и дороже, и только свет её любви нужен ему в этой жизни.
Так хотелось Милене, но Анатолий в её магазине перестал появляться, отсутствуя уже которые сутки, и тревога, переплетаясь со жгучей ревностью, росла в её душе, кипела, укреплялась, пуская корни, и душа Милены от этого рвалась на части и плакала, как и небо, льющее в эти дни на землю дождь своими бесконечными потоками, схожий с горючими девичьими слезами.
Осень в город пришла внезапно, дала о себе знать сгущающимися на небосклоне тучами и дождливыми ненастными днями.
И вот в один из таких хмурых дождливых вечеров Милена после долго тянущегося рабочего дня, раскинув над головой пестрый зонтик, медленно шла по улице, направляясь домой.
В её походке и понуром виде читалось полное безразличие ко всему. Как-то машинально передвигаясь, она смотрела по сторонам, и, проходя мимо винного магазина, через большую стеклянную витрину заметила Толину куртку. Милена остановилась, и стала разглядывать через стекло, он это или не он? И увидела то, чего лучше было бы не видеть.
Анатолий целовался с продавщицей.
– Да как он посмел? – вслух закричала она, и слёзы новым, свежим потоком, ещё сильнее, чем прежде, хлынули из её глаз.
Милене хотелось убежать от этого места подальше, чтобы больше не истязать свое влюблённое сердце такими невыносимыми страданиями, чтобы больше не видеть этого кошмара, но ноги её стали, будто ватными, непослушными, и словно вкопанные стояли на месте. И Милена, застывшей статуей, продолжала стоять и смотреть на целующуюся пару.
Утирая рукавом плаща крупные слезы, бесконтрольно льющиеся по щекам, Милена ревниво сравнивала себя и девушку из винного отдела: её соперница гораздо полнее ее и выше ростом. Сильно вытравленные перекисью белые, посеченные волосы неаккуратными прядями спадают на круглое, раскрасневшееся от принятого спиртного – лицо соперницы. «Как же так? Я намного красивее, намного милее её? Не может Толя ее любить больше, чем меня!»
По дождливой улице из какого-то кафе лилась музыка. Милена из темного ничем не высвеченного пространства наблюдала за мелькающими за окном фигурами Анатолия и его пассии, как, за актерами немого
