Да было ли ему хотя бы двадцать? Пусть и принц, пусть беглый каторжник, пусть отцеубийца, а все же – живой человек…
Знать бы еще, куда доведет его эта жалость! Когда Жан, засомневавшись, прижал пальцы к жилке на шее принца и ощутил слабое, едва уловимое биение жизни, когда вырвалось у него «Зароем пустую яму!», Легран недоумевающее посмотрел на него.
– Спятил? А приказ как же? В Особый отдел захотел?
– Не по-человечески это, – упрямо повторил Жан. – Мы ж не изверги – дважды убивать. Жалко парня – мальчишка совсем…
– А себя тебе не жалко? Мне, знаешь, своя шкура дороже.
– Да не узнает никто…
– Ты дурак, Вельен, – сказал Легран. – А куда мы его денем? Оставим тут, что ли? Чтоб нам завтра шею намылили?
Жан потоптался, помолчал. Потом проговорил тяжело:
– Знаю, куда. Я сам. Я все сам. Ты… только молчи, ладно?
Легран скептически оглядел неподвижное тело.
– Не дотащишь ты его, по дороге сдохнет. Крови много потерял. Или перевяжи хоть…
– Чем?
– Да вон своей рубашкой, если такой добренький.
Спорить и выбирать было не из чего и некогда. Жан торопливо отодрал несколько полос от собственной нижней рубашки, один рукав оторвал от сорочки принца. Наспех, но как мог аккуратно перевязал раны на боку, на груди и у ключицы… а эти, мелкие порезы, и так ладно – запеклись, уже не кровоточат; главное – дотащить.
Они засыпали пустую могилу, сверху набросали травы, чтоб не таким заметным казался холмик. Отряхнули руки, оделись. Легран огляделся:
– Никого… Слушай, не валяй дурака, а? Огребешь ведь…
Он помог Жану взгромоздить на загривок тяжелую ношу и предупредил честно:
– Дальше – сам. Я промолчу, пока не спросят, но… ты понимаешь. На дыбу я не хочу.
Эта дорога показалась ему бесконечной. От имения графа Радича до предместья, где жила тетка Жаклина, было всего-то пара миль. Но ночью, да с грузом на горбу, да от каждого факела шарахаясь… Несколько раз Жан останавливался, опускал неподвижное тело в пыль, обессилено падал наземь рядом. И каждый раз иглой прошивал его страх – а ну, как зря? А ну, как мертвый уже? Торопливо прижимал он дрожащие пальцы к шее того, кого нес, матерясь про себя – и, уловив тоненькое биение жизни, крестился испуганно и облегченно. А лучше б, думалось теперь, если б ниточка та оборвалась – по крайней мере, бояться не пришлось бы, как боится он сейчас.
Бог весть как он не наткнулся на патруль, да как не остановил его никто, пока Жан – сам весь перепачканный кровью, уже почти безумный – не постучался в маленькое окошко дома на отшибе. Слава тебе, Господи, дом тетки был крайним на улице, а дальше – поля да перелески, а потом – тракт. Собаки брехали, конечно, но тетка не спала еще – быстро открыла дверь.
– Господи, – охнула она и всплеснула руками, – это что ж с тобой приключилось?!
– Не со мной, тетка, –
