прикосновениями пальцев пробежалась по своему лицу, не сводя глаз с Асафа – глядя, как он утешает и урезонивает собаку, терпеливо и нежно разглаживая собачьи всхлипы, пока окончательно не угомонил их и пока карие собачьи глаза снова не засветились.
– Ну всё, всё, вот видишь – все в порядке, – пробормотал Асаф, затем встал и снова замкнулся в себе.
– Ну хоть растолкуй ты мне, – сказала монашка уже совсем иным тоном, в котором сквозили лишь горечь и разочарование. – Если ты ее не ведаешь, то как же ты домыслил принести сюда воскресную пиццу? И как эта собака дозволила тебе вести ее? Ведь никому в целом свете, никому, кроме Тамар, она не дозволила бы себя привязать. Или ты такой младенец Соломон, сведущий в языке тварей земных?
Вздернув маленький подбородок, она требовательно ждала ответа. Асаф неуверенно пробормотал, что, мол, нет, никакой это не язык тварей земных, а просто… как бы сказать… Если честно, он понимал далеко не все из того, что монашка говорила. Она так быстро тараторила, вставляла какие-то странные слова, и говор у нее был с каким-то придыханием – как у очень-очень старых иерусалимцев, да и вообще ответов она не дожидалась, сыпала всё новыми и новыми вопросами.
– Однако, ты, наконец, отверзешь уста свои? – нетерпеливо выпалила она. – Панагия му![2] Доколе ты станешь язык глотать свой?
Асаф встряхнулся и рассказал вкратце, что он работает в мэрии и что этим утром…
– Погодь минуточку! – оборвала его монашка. – Что ты мчишься? Не разумею я: ведь ты же зелен еще, дабы в трудах пот лить.
Асаф улыбнулся про себя, сказал, что пот льет лишь в каникулы, когда совершенно свободен от…
И она снова перебила:
– Свободен? Так тебе дарована совершенная свобода? Скорей ж, скорей поведай мне, где же пребывает это райское, дивное место!
И Асаф объяснил, что имел в виду обычные летние каникулы, и теперь уже была очередь монашки улыбаться.
– А-а, каникулы разумеешь, прекрасно, продолжай! Да только поведай прежде, как раздобыл ты столь дивную работу?
Асаф удивился этому вопросу. Какое отношение его работа имеет к собаке и почему его персона вообще так интересует ее? Но он, похоже, и впрямь интересовал эту странную монашку. Она придвинула себе маленькое кресло-качалку, уселась, сложила руки на слегка расставленных коленях и, чуть качнувшись, спросила, превеликое ли наслаждение он получает от трудов своих, и Асаф ответил, что не особо превеликое – он регистрирует жалобы жителей по поводу лопнувшего водопровода или потекшей канализации, да и вообще большую часть времени просто проводит как во сне…
– Как во сне? – Монашка так и подскочила. – Сидишь и сны зришь наяву? Да еще за плату? О, вот ты и заговорил! Кто сказал, что не умеешь ты разговаривать? Ну а что же ты зришь во снах своих? Поведай! – И в предвкушении она даже коленками пристукнула.
Асаф смутился еще больше и принялся объяснять, что он не совсем видит сны, а так только, наяву… думает разные мысли о всяких там вещах…
Панагия му!
