Сам вытягивает себя за волосы из болота. Но для того, чтобы он смог это сделать, ему необходимо плацебо.
Трактаты Альберта, толстенные, переплетенные в кожу книги, такие как Litellus de Alchimia, Meteorum, De Monte e Vita, De Anima и многие другие, стояли на полках в зале, где я впервые увидел Аптекаря.
Часто, желая подкрепить свою мысль авторитетом Универсального Доктора, он брал в руки очередной том, хотя на деле нужды в нем не было, ибо Аптекарь и без того все наизусть помнил. Любовно перелистывая свое сокровище – было видно, что само прикосновение к старинным страницам доставляет ему огромное наслаждение, – он декламировал:
– «…Но прежде я укажу тебе на всевозможные уклонения и ошибки и другие препятствия, об эти препятствия многие – даже почти все – спотыкаются.
Я видел немало таких, кои не доводили до конца, спотыкаясь на непонимании основных принципов.
Я видел и иных, хорошо начинавших, но склонных к выпивке и прочим глупостям. И они не доводили дело до конца».
Тут Аптекарь качал головой, отрывал глаза от текста и хмыкал:
– Пожалуй, здесь Доктор слишком суров. Конечно, пить как свинья предосудительно, но в меру – ты слышишь, малыш, в меру – одна только польза. А вот дальше, ах, умница, ты только послушай…
И он продолжал:
– «Мне попадались и такие люди, которые хорошо умели вываривать, перегонять и возгонять, но, – Аптекарь поднимал палец, – путь был длинным, и терпенья им не хватало. Были и такие, которые вполне владели истинным искусством и которые умело и терпеливо совершали разные операции, но теряли летучие начала при возгонке, потому что сосуды их были дырявыми…»
Он бросал на меня беспокойный взгляд.
– Ты ведь понимаешь, что дырявые сосуды – это метафора?
Я кивал, и успокоенный Аптекарь продолжал:
– «Бывали и такие, которые терпеливо продвигались вперед, но по пути их ждала неудача, потому что им не хватало приличествующей их занятию выдержки и твердости. Ибо, как сказал поэт, коль смертные страхи мерещатся вам в благородном труде, то и знания сущностей многих вещей не помогут. Вас ждет пустота в результате», – Аптекарь захлопывал книгу и устремлял на меня пристальный взгляд.
Вообще-то, многие слова этого древнего алхимика казались мне довольно резонными. Но особенно я проникся после одной такой лекции, когда Аптекарь рассказал, что помимо многих других книг Альберт написал и еще одну, самую важную, под названием Liber Fatis: Книга судеб, в которой «вознамерился ясно изложить истинное искусство, свободное от ошибок, но таким, однако, образом, чтобы единомышленники и друзья мои увидели и услышали то, что для них самих скрыто и остается невидимым, неслышимым и неумопостигаемым».
– Он был совершенно прав, малыш, – задумчиво сказал Аптекарь, – когда в письме другу своему Роджеру Бэкону, второму светлейшему уму той эпохи, писал: «Тебе я открою
