Мысли его звучали в моей голове как голос. Он сказал:
– Ба…, да ты сударь делаешь успехи. Поздравляю тебя с первым самостоятельным выходом в надчувственный план. Все же я был прав, когда выбрал тебя в качестве слушателя моей истории. Ты, как я вижу, небезнадежен, наоборот – ты делаешь успехи. Мне надо будет получше присмотреться к руководителю вашей группы. Он, судя по всему, серьезный человек, если можно так называть, человека, стремящегося избавиться от человечности. Ну что ж, если тебе удалось, подняться так высоко, так слушай, смотри и чувствуй дальнейшее продолжение моей истории, хотя она в большей степени не моя, но не будем придираться к словам или к мыслям.
Сказав эти слова, Давид исчез, и перед моим внутренним взором появилась картина, мало сказать картина, а действие, самым поразительным было то, что я свободно мог читать эмоции, чувства и мысли, действующих лиц. Вот что я увидел, почувствовал, прочитал:
Заратустра сидел в темной комнате, которую с трудом можно было назвать тюремной камерой. Но маленькое зарешеченное оконце, расположенное почти под потолком и прочная и окованная железом дверь, говорили, что комната, в которой он находится, все же является тюремной камерой. Сквозь окно падали лучи солнца, которое, судя по теням, какие ложились на пол от небольшого столика, и кувшина с водой, стоявшем на столике, прошло половину своего дневного пути, и начало неумолимо склоняться к закату. К закату, за которым последует ночь, очень темная в этих местах. Его арестовали совсем недавно. Не прошло и нескольких часов как он, совсем недавно беседовавший со своими молодыми друзьями, был схвачен. Схвачен и доставлен с завязанными глазами в эту уютную комнату с прочной, окованной железом дверью. Судя, по всему, его молодые друзья, не были схвачены, а разбежались по узким улицам этого города, где он провел уже три недели. Он не понимал, почему его заперли, но догадывался, что причиной могла послужить та встреча, произошедшая два дня назад, когда он в сопровождение своих новых друзей, которых он быстро приобрел в этом городе, возвращался с прогулки. Тогда на перекрестке двух небольших улочек, по одной из которых они усталые возвращались с прогулки, он столкнулся с незнакомцем. Незнакомец отскочил в сторону и громко произнес:
– О шайтан! – вскрикнул он, и, обращаясь к Заратустре, сказал виноватым голосом – Уважаемый! Прости меня неуклюжего, – хотя по тому как он ловко вежливо поклонился его никак нельзя было назвать неуклюжим.
На что Заратустра, ответил:
– Не стоит извинений, – я сам виноват, что не заметил на своем пути такого неуклюжего, и не освободил дорогу. И теперь благодаря своей неосторожности, вынужден буду чинить свой кафтан, – с этими словами он начал заправлять образовавшуюся в кафтане дыру за его складки.
Прохожего ничуть не оскорбил дерзкий тон, с каким Заратустра ответил ему. Он стоял и улыбался, казалось, что виновато. Но что-то в его поведении, может быть в манере произносить
