прервать излюбленное времяпрепровождение, однако утешаясь тем, что, отдохнув и поспав, вскоре сможет снова предаться жадному поглощению пищи. Ближе к вечеру его будили слуги и готовили к ужину, после которого Сенчо, осоловелый и обмякший, погружался в блаженные сновидения, неведомые плебеям и невежам, непривычным к подобным изыскам.
После нескольких лет такой роскошной жизни Сенчо начал подумывать о том, что неплохо было бы вообще отойти от тайных дел и полностью отдаться наслаждениям. Невероятная тучность не позволяла ему обходиться без постоянной помощи рабов. Глаза его превратились в заплывшие жиром щелочки, руки и ноги до невозможности распухли, чудовищная полнота мешала дышать, а громадный отвисший живот не позволял ни стоять, ни сидеть – его обнаженную дрожащую тушу укладывали на ложе у стола, дабы Сенчо было удобнее поглощать еду. Наевшись до отвала, он откидывался на подушки, с помощью рабов справлял естественные надобности и засыпал, пока невольники бесшумно убирали объедки.
Впрочем, его изысканные развлечения одним чревоугодием не исчерпывались. Обжорство, разумеется, вызывало в нем похоть, о постоянном удовлетворении которой Сенчо тоже заботился. Примерно год спустя после того, как Форнида объявила себя благой владычицей, Сенчо уговорил престарелого бекланского гурмана расстаться с белишбанской рабыней по имени Теревинфия, славившейся особым умением ублажать толстяков.
Теревинфия, молчаливая, с виду медлительная толстуха, понимала толк в растираниях, в составлении ароматных смесей для омовения и в приготовлении успокоительного питья и отваров, способствующих пищеварению. Вскоре она, твердо усвоив предпочтения нового хозяина, с ловкостью избавляла его от всевозможных недомоганий, вызванных обжорством, и стала обучать юных невольниц утонченным способам обращения с чудовищным жирным телом. Своих подопечных она держала в строгости, но не гнушалась за соответствующую мзду поставлять рабынь богачам из верхнего города – понятно, что такими пустяками самого верховного советника не тревожили.
По приказу Лаллока Зуно пригласил Теревинфию в особняк работорговца в нижнем городе, где она, спрятавшись за кисейной занавеской в купальне, понаблюдала за Оккулой и Майей и велела привезти чернокожую девушку к верховному советнику на осмотр. О Майе Лаллок ничего не сказал, и Теревинфия решила, что эта невольница предназначена другому покупателю. При беседе Лаллока с Оккулой в комнате Варту Теревинфия не присутствовала, поэтому очень удивилась, увидев, что во двор особняка Сенчо внесли паланкин с двумя девушками.
Теревинфия присела на каменную скамью у фонтана, лениво обмахнулась – день выдался жаркий – и, полуприкрыв глаза, вопросительно взглянула на Лаллока:
– Ты не сказал, что обеих привезешь.
– Ну, может быть, верховный советник захочет на них вдвоем посмотреть, – ответил работорговец. – Ради удовольствия.
Теревинфия
