гостиницы все равно были не из местных и не могли поделиться нужными ему сведениями.
Когда Расселл вернулся с прогулки, за стойкой сидел хозяин гостиницы, брат Энн Эйнсли, Эндрю, собственной персоной. Энн собирала в столовой посуду после чая. При виде Расселла она широко ему улыбнулась. Зубы у нее были желтые и кривые, но она без стеснения их демонстрировала, улыбаясь, как будто ей было на это ровным счетом наплевать.
– Здравствуйте, мистер Залер. Вы пропустили чай, – сообщил из-за стойки Эндрю.
Это был тучный мужчина, но движения у него были мелкие, какие-то птичьи, локти он всегда держал плотно прижатыми к бокам, а ходил изящно, щегольски прищелкивая каблуками. Судя по тому, как он откинулся назад в своем кресле, сложив ручки на пухлом брюшке, он недавно перекусил тем, что осталось от вечернего чая.
Расселл до сих пор так и не предъявил ни карты, ни какого-либо документа, но Энн, видимо, каким-то образом уладила этот вопрос. Ее брат ни о чем не подозревал. Впрочем, Расселл вызывал у Эндрю Эйнсли явное любопытство. Вероятно, он пытался оценить, насколько тот состоятелен. За завтраком он засыпал Расселла вопросами, пытаясь решить, достоин ли он фотографии на стене. Расселл скормил ему легенду, которую рассказывал большинству: он – удалившийся от дел бизнесмен из городка Бьют в Монтане, в Бэском приехал на отдых. Если кому-то приходило в голову поинтересоваться, в чем заключался его бизнес, он неизменно отвечал, что в прошлом владел фабрикой, которая выпускала пружинки для бельевых прищепок. После этого большинство спрашивающих теряли к нему всякий интерес.
– Я гулял по городу и так залюбовался здешней прелестной архитектурой, что совершенно забыл о времени, – ответил Расселл. – Особенно мне понравился один дом. Такой желтый, с башенкой, что стоит на пригорке.
– А, дом Уэверли, – пренебрежительно взмахнул руками Эндрю. – Из окрестных домов он был построен самым первым. Пендленд-Стрит-Инн, наш фамильный дом, построил мой прапрадед – всего-то на семь лет позже. Наш дом до сих пор сохранил первоначальные….
– Уэверли, – перебил Эндрю Расселл, не дав ему оседлать любимого конька. – Эта фамилия кажется мне знакомой.
Эндрю нахмурился:
– Да, они вообще странные. И держатся обособленно.
Тут зазвонил телефон, и Эндрю, закряхтев, потянулся снять трубку.
Расселл заметил, что Энн, собиравшая со столов последние тарелки и чашки, украдкой подает ему какие-то знаки, и последовал за ней через темную, украшенную многочисленными кружевными салфетками столовую в маленькую кухоньку. Центр ее занимал массивный дубовый стол, усеянный крошками и мукой: судя по всему, именно за ним Энн готовила сладости и закуски к чаю.
В животе у Расселла заурчало. Хотя за завтраком Энн, пока никто не видел, заботливо подложила ему солидную добавку яичницы с беконом и ягод, с тех пор во рту у него не было маковой росинки.
Этот обильный завтрак был прямым следствием прошлой
