мускулистую тушу. На его красный раздутый нос заядлого выпивохи. Рыхлый, рябой красный нос. Но при всем том мой отец был человеком неглупым. Торговал биржевыми акциями. В чем-то даже был тонкой натурой. Отец пугал меня и завораживал. Вот и сейчас, я смотрю на него с обожанием и страхом. В тот день он надел черный шерстяной костюм и рубашку с большим отложным воротничком из черного атласа. Он полностью сосредоточен на происходящем на сцене. Весь поглощен действием. Отец часто водил меня в театр.
Он чувствует, что я на него смотрю.
Зрители в зале ахают и смеются. Пантомима на сцене идет своим чередом, но отец поворачивается ко мне. Наши взгляды встречаются. Я не понимаю, что отражается в его глазах, но они горят тем же лютым огнем, каким горели секунду назад, когда он смотрел на Пьеро.
Я отвожу взгляд.
Тот вечер в театре. Это мой последний вечер с отцом. Больше я никогда в жизни его не увижу.
На следующий день моя мама мертва – у нее свернута шея.
Отец бесследно исчез.
Я борюсь с этими воспоминаниями. Широко открываю глаза, пытаясь вернуться к реальности. Веранда отеля «Сплендид» в Ницце. Китайские фонарики. Сумерки цвета берлинской лазури, только что растворившиеся в темноте. Клоун. Хмурый, суровый клоун. Я чувствую, как мои губы растягиваются в фальшивой улыбке, будто я тоже клоун, который пытается как-то отвлечь испуганного ребенка.
И тут Пьеро открывает рот.
– Иди к ней, – говорит он. У него хриплый, надтреснутый голос. Голос, подточенный болезнью, или травмой, или, может быть, севший от длительной нагрузки. Я думаю: Когда-то он был театральным актером. Но потерял свой инструмент и поневоле стал мимом.
Он передергивает плечами. Его раздражает, что я медлю.
– Будь осторожнее, – говорит он. – Тебе надо к ней.
Его рот, обагренный алой киноварью, застывает в хмурой усмешке.
Я понимаю. Внутри все сжимается. Каким же я был дураком!
Я уже на ногах. Пробираюсь к выходу с веранды, лавируя между другими посетителями ресторана, мужчинами в вечерних костюмах, женщинами с оголенными плечами, захожу в холл гостиницы, иду к лифту, скользя по мраморному полу, стараюсь не бежать, изо всех сил сдерживаю себя. Мое лицо. Оно застыло маской мима. Кажется, кожа натянута до предела. Я думаю: Эти люди за столиками между коринфских колонн, люди с бокалами в руках, люди, занятые разговорами, мельком глядящие на меня, – они что-то знают? Известно ли им, что скрывается за моим яростным молчанием? Не встречались ли здесь, в ресторане, Соланж и Леклер – нагло и беззастенчиво? Не брала ли она его за руку у всех на глазах?
Я прибавляю шаг. Огибаю конторку портье, заворачиваю в коридор, ведущий к решетчатой металлической двери лифта. Кабинки нет. Я решаю не ждать, а подняться по лестнице. Мчусь наверх, перепрыгивая через две ступеньки. Я быстр и силен, я стремителен, как огонь, что пылает в моей груди. И вот я уже в коридоре, уже иду
