даже изможденный человек с детски лазурным взором, коротко остриженный, с челкой на лбу и тонзурой на макушке, на лице написано благочестие. Третья степень монаха Доминиканского ордена не лишала его права жениться, но в быту он придерживался всех прочих ограничений, существовавших в монастырях. Не пропуская треб, он молился у себя дома, стоя перед воздвигнутым им аналоем, вел строгий образ жизни. В своей
мастерской брат Кирилл живописал лики Мадонны и святых, преимущественно же св. Доминикия, знаменитого Кастильского проповедника. Жена Полисадова, племянница Владимира Соловьева Ксения Михайловна, была во всем противоположностью своему мужу. Насколько он был сердоболен и отзывчив, настолько она была высокомерна, холодна, взбалмошна. Ростом она была выше своего мужа на две головы.
Полисадов чрезвычайно обрадовался случаю привести иудея на путь истины: водил меня по капеллам и монастырям, давал пояснения, наставлял, требовал покинуть «этот излюбленный диаволом вертеп “Ротонду”», бросить пить, внушал, что в меня свыше заложена чисто христианская покорность… В результате он подчинил меня своему исключительному влиянию.
Я был наивен, многого не замечал, многое тогда мне было непонятно. Истинную подоплеку католического рвения Полисадова я понял значительно позже. Он был расчетлив. В то время, как художники-левобережники ютились в тесных каморках, жили впроголодь, он занимал прекрасную квартиру из четырех комнат на правом берегу Сены. Жили они с женой на широкую ногу, а на это нужны были немалые деньги. Полисадов завел обширные связи в католическом мире. Его принимали в аристократических кругах, был он вхож к принцам и баронам. С некоторыми из них он и меня познакомил, например, с бароном Гелионом де Бэрвиком. Думаю, что сделал он это не без расчета. То, что он вел заблудшую душу к купели, должно было зачесться ему в плюс среди людей этого круга. И брата Кирилла не оставляли на задворках состоятельного общества. Если предстояло расписать новую церковь, ему, русскому католику, отдавали предпочтение. На поощрения благого дела аббаты не скупились.
Когда Полисадов убедился в незыблемости моей воли принять католичество, в решении постричься в монахи, он начал строить планы моей будущей деятельности. Прежде всего он повел меня к бенедиктинцу аббату дом-Бессу, настоятелю женского монастыря на улице Monsieur. Об этом аббате брат Кирилл отзывался весьма почтительно: «Он очень благочестив, этот бенедиктинский монах. Уже одно то, что он является духовником претендента на престол Франции – Анри, графа Парижского, говорит о многом!».
Отец дом-Бесс, низенький человек с огромным животом, курносый, с бабьим лицом, сиявшим благодушием и святостью, подав-
лял верующих своим высоким авторитетом в толковании книг отцов церкви. На обеднях и повечериях гимны по его почину исполнялись бенедектинками на старинные, всеми основательно позабытые, грегорианские мотивы. Любители грегорианских песнопений стекались в этот монастырь со всех концов Парижа. Много труда положил
