что ждет вас в Париже? Эх, дядя Талов!».
Однажды художник Грановский, тоже одессит, подвел меня к столику, за которым сидел И. Эренбург, окруженный группой почитателей. Там были Осип Цадкин, Кислинг, жена Ильи Григорьевича Катя3* , художники, поэты. Я еще никого из них не знал. Я еле держался на ногах от выпитого. Кто-то усадил меня напротив Эренбурга, а он попросил меня прочесть свои стихи. Я читал первое, написанное мною по приезде:
Здесь я постиг всю горечь одиночества,
Здесь муки начинаются мои.
Нет у меня ни имени, ни отчества,
Ни Родины, ни счастья, ни семьи.
Язык заплетался, я плакал. Не знаю, как дочитал до конца. Эренбург проникся ко мне участием: «Есть ли у вас родные, откуда вы?» Я что-то рассказывал. Так состоялось наше знакомство4.
Позднее мы встречались в «Ротонде» изо дня в день, обменивались замыслами, неоднократно вместе выступали со своими стихами, поклоняясь той Деве, о которой так хорошо сказано в оде Джона Китса:
А третья – та, которую во гневе
Всегда бранят – была любима мной:
Поэзия! То – демон мой жестокий.
Эренбург держал себя тогда очень независимо. О нем много говорили. Интересным поэтом его считал Н. Минский. Его почитателями и последователями были братья Лещинские – Оскар и Марк, хотя многие участники Литературно-художественного кружка его высмеивали. Видимо, потому, что в это время он уже не интересовался этим кружком, не посещал его.
В «Ротонде» я познакомился с Паоло Яшвили. Он только что окончил гимназию, приехал в Париж изучать искусство. Помню сочиненный при мне его экспромт:
Тянется в «Ротонде» время
Медленно, мой дорогой.
Хоть за чашкой кофе-крема
Дай убьем его с тобой!
Яшвили помогал К. Бальмонту переводить «Витязя в тигровой шкуре», а потому часто бывал у него. Он привел меня к Бальмонту в феврале 1914 года. Меня и бывшего уже там Илью Эренбурга усадили за особый «детский» столик вместе с дочкой Бальмонта – Нѝникой, а за длинным, ярко освещенным столом восседали Константин Дмитриевич с Екатериной Алексеевной4* и их гости. В тот вечер кроме Яшвили здесь были переводчик Биншток, скульптор Виттих, поэт Балтрушайтис… Константин Дмитриевич попросил меня прочесть стихи. Я вышел из-за стола, отступил на два шага и сел на печку, с которой мгновенно встал, обжегшись5.
В тот вечер я прочитал свою поэму «Весенняя прогулка». Гости ее хвалили, а Бальмонту понравились своей строго классической формой мои сонеты, хотя он восстал против ярко выраженных в них «испанизмов».
Затем своим колдовским голосом, как будто заклиная, читал сам Бальмонт: «Звук зурны звенит, звенит…» и неповторимое, таинственное «Агни».
А уже в 1920 году, во время второй его
* Екатерина Оттовна Шмидт
* Екатерина Алексеевна Андреева.
