утром» и ушел.
Отправил ночное письмо и попытался хоть чем-то занять день. Но город и друзья жили своей жизнью, а в утренних газетах написали, что в Греции Теодорас Пангалос объявляет себя диктатором. Иса слоняется по зимнему городу и несколько раз проходит Невский насквозь – вдруг встретит кого-нибудь. Но Исе не везет сегодня.
Часам к двум свело живот от голода, решил вернуться домой. В конце концов, если кто-то из родни и решит провести профилактическую беседу, он скажет правду, скажет, как есть: университет – это не его путь, там он никогда не восстановится, а ФЭКС – горящий во тьме факел. Иса пойдет на кинофабрику или по другой части в искусстве. Илюша Трауберг ведь непременно устроится хорошо и потянет за собой близкого друга. Но пока перспективы Исы туманны, он сам это понимает.
Вбежал к себе в комнату, кинул взгляд на письменный стол – ничего. Бросился на кровать, хотелось плакать и спать, не найти было Исе себя. Из всего того, что он встретил в жизни интересного, реальностью была только Ася, ибо даже засевшая внутри мечта – смотреть в глазок киноаппарата, была чем-то несуразным, ненужным действием без нее. Только Ася, а она, подлая, молчит!
Часов в шесть он проснулся в темноте и потащился в столовую чем-нибудь заморить голод. Письмо, а с ним и повестка о получении посылки лежали в столовой на буфете. Виновницей всех этих неприятных переживаний явилась, конечно, Стася. Почту приняла, корова, но положила не на стол к Исе, а сюда, на буфет. А главное, не сказав никому ни слова о корреспонденции, ушла из дому, заставив Ису проклинать судьбу, Аську и весь мир в целом. Осторожно распечатав конверт, Иса добыл кусочек заграничной голубой бумаги…
8/I 1926 г.
Ревель
Мой дорогой, любимый мальчик!
Я очень рада, что мое последнее письмо доставило тебе много удовольствия. Если бы это зависело от меня, я бы старалась всегда так делать, чтоб тебе было приятно… Вот твои письма я не всегда хорошо понимаю, мне многое кажется не совсем вероятным. Ты знаешь, Иска, я никогда не думала, что ты можешь скучать по человеку, если он отсутствует. Вот поэтому, когда я читаю, что ты чувствуешь мое отсутствие, что тебе хочется, чтоб я приехала, – меня поражают эти фразы, они мне кажутся не твоими. Но мне это приятно!
С другой стороны, у тебя срываются такие упреки по отношению ко мне, что я ума не приложу за что? Например, в прошлом письме ты мне пишешь следующее: «…то ты сожалеешь, что не можешь отвечать на жадные ухаживания какого-то заграничного юноши, то ты умиляешься фразами, брошенными со сцены героиней „Романа“». Во-первых, на какие это жадные ухаживания я не могла ответить? Если б я захотела, я бы ответила на любые! Во-вторых, их вообще, по-моему, ни с чьей стороны не было. Ты напрасно сердишься на моего учителя танцев. Ведь это же глупо, Иска! По-моему, это совсем не похоже на тебя!
Я тебе сейчас расскажу про все свои встречи с молодыми людьми. Один из них –
