свои формы дымке, будто в переливах хрустального шара, Саду увидел то, что произошло с Деви, самой красивой девушкой их поселка.
Он увидел её спящей на плетеном коробе в скромном, жалком жилище её дома. Одновременно с этим Оракул-Саду услышал чей – то монотонно отбиваемый, будто деревянной колотушкой, стук по кожаной мембране барабана и бесконечно повторяющийся ритуальный напев: «Шам-шам, Шаман – Мара, Деви, Мара, шам». Кто-то незримый при помощи ритуала вызывания к себе человеческой души звал Деви. Душа Деви под монотонный звук этого песнопения отделилась от тела и, облаченная в самое изысканное, струящееся, невесомое сари, увешанная драгоценностями, шла тайком по улицам своего поселения. Вернее, даже не шла, а парила, совсем не касаясь босыми ногами земли, будто плыла, медленно поднимаясь над дорогой, соломенными крышами домов, а потом всё выше и выше в горы, и летела в тайную, невидимую снаружи человеческому глазу пещеру.
Каменная комната больше походила на пещерный грот, нежели на жилое помещение. Тяжелые, массивные плиты, выложенные уступками, служили одновременно и скамьями, и лежанками, и троном, на протяжении трех веков верно служившим одному единственному господину – Дугпа-Мара – чёрному магу, творящему только зло. Козьи шкуры устилали холодные уступки, и головы туров смотрели на Деви со стен, зыркая темными пустыми зеницами. Девушка, дрожа, стояла на огромной, черной шкуре буйвола, застилающей пол. Смертельный страх окутал её. Со всех стен факелы из человечьих черепов вспыхнули огненными глазницами, и лучи этого света соединились на ней, как на центральной точке.
Дугпа—Мара подошел к Деви вплотную и поднес к её губам чашу из выскобленной черепушки, до краёв наполненную кровью. От одного только взгляда старого колдуна слёзы ручьями потекли по щекам Деви. Дугпа-Мара взял крепкой, цепкой рукой девушку за скулы и сжал их, приоткрывая её рот и вливая туда жидкость из черепка. Губы девушки коснулись этой жидкости, и её сознание поплыло. Одним из козьих копытцев, которые в изобилии висели на шее как крупное ожерелье, колдун протер губы Деви и прильнул к ним жадным поцелуем так, что капельки крови выступили из губ. Деви плавно опустилась в длинный ворс шкуры забитого накануне этой ночи животного, и Дугпа-Мара стал срывать с неё одежды, обнажая прекрасные, упругие, в самом соку, девичьи груди. Деви, не имея возможности сопротивляться, стонала и плакала, а он, грубо тиская, покусывая, ласкал её, оставляя на шее следы сильных кровавых подтёков. Когда наступил миг проникновения в неё, Дугпа-Мара, подобно хищному, разъяренному зверю со всей силы вонзился в неё, беспощадно терзая её лоно. Деви кричала. Тонкая струйка крови стекала с её внутренней стороны бедер и словно алыми бусинками капала на белое сари.
Картинка в дымке сменилась, и Оракул—Саду увидел Деви на своей плетеной лежанке, мечущуюся в бреду, а рядом её взволнованную мать, пытающуюся убрать с дочери агонию. Смочив в уксусном растворе тряпку, она стала обтирать ей тело Деви. Страшный
