я знаю? – ответил он. – Кабы знал, я бы действовал иначе. Мне казалось, ей созданы все условия, очень даже хорошие условия. Теперь нам объясняют, что это не так. Мы ее любили, утешали. Она не знала ни холода, ни голода…
Тут Эстер вспомнила, что у Джейкоба тоже иммигрантское прошлое, в котором были и холод, и сырость, и голод, и отчуждение. Не иначе как он поклялся, что его дети будут избавлены от невзгод! Ее ладонь легла ему на локоть, будто стремилась защитить, но от этого жеста он слегка взвился:
– Что еще нужно, Эстер? Что еще?
Она не смогла ответить, но на следующий день написала в больницу письмо с просьбой о встрече с лечащим врачом. Джейкоба это порадовало; в ожидании ответа он каждый день просматривал почту, а старик только фыркал:
– Толку-то что? Разве они признают свою ошибку? На всех должностях сидят остолопы. И дурка не исключение.
– Чушь! – выпалил Джейкоб, никогда не позволявший себе таких выпадов против тестя. – Доктора соблюдают нормы врачебной этики. Если вскроется ошибка, Дебору тут же отпустят домой.
Эстер поняла: муж все еще надеется, что диагноз будет пересмотрен и свершится чудо – запертая дверь распахнется настежь, а кинопленка минувшего года их жизни начнет отматываться назад, и все посмеются над причудами судьбы… назад, назад, чтобы стерлось и навсегда исчезло прошлое. Ее вдруг пронзила жалость к Джейкобу, но она не могла допустить, чтобы он счел это причиной ее запроса о встрече с врачом.
– Я хотела сказать докторам… спросить… ну… ведь наша жизнь переменилась… но Дебора, возможно, не все знает… что заставляло нас поступать так, а не иначе. И далеко не все зависело только от нас.
– Мы вели простую жизнь. Честную. Достойную.
Он произнес это с полной убежденностью, и Эстер отметила, что сумела в какой-то мере повлиять на мужа и на их отношения – как до свадьбы, так и после, когда ей следовало изменить свои приверженности, но она этого не сделала. Теперь у нее отпало желание уязвлять Джейкоба. Да и зачем, если почти все противоречия остались в прошлом. Для всех, кроме Деборы, эти вопросы утратили всякий смысл, а какой смысл усматривала в них Дебора – кто знает?
Дома в первые месяцы нет-нет да и выпадали минуты покоя, даже благоденствия. Сьюзи, оставшись без сестры, начала приходить в себя, а Джейкоб понял, хотя и не признавал этого вслух, что при Деборе он постоянно ходил на цыпочках, держался в тени, страшился чего-то неназванного.
Как-то раз к Сьюзи заглянула компания одноклассниц, бойких и смешливых; Эстер недолго думая всех накормила ужином. Сьюзи просто сияла; после их ухода Джейкоб добродушно заметил:
– Вот несмышленые! Неужели мы тоже такими были? А та пигалица, в шапочке! – Он посмеялся и, поймав себя на искренности этого удовольствия, сказал: – Господи… весь вечер сегодня хохочу. Когда я в последний раз веселился? – А потом: – Неужели так давно? Столько лет назад?
– Да, –
