что это всё не моё. Это как красивая, яркая ловушка для таких мотыльков, как ты.
– Тьфу ты, дурак! – возмутилась Вероника. – Слушай, ты мне уже почти испортил настроение! Зачем мы пришли сюда? Чтобы ты теперь гундел себе под нос? Ты же сам хотел пойти и посидеть в каком-нибудь уютном ресторане! Чтобы ты здесь делал один?
– Один бы я сюда не пошёл, – Гладышев потупил взгляд.
– А куда бы ты пошёл?
– Никуда.
– Зачем же ты тогда говорил мне, что хочешь пойти в ресторан?
– Я же предупредил тебя, что только мечтаю об этом.
– Ну, вот, теперь твоя мечта сбылась! Зачем же теперь портить кровь себе и другим?
К их столику подошёл официант, всем своим видом выражающий готовность обслужить своих новых клиентов. В руках у него был пустой серебряный поднос и большая белая салфетка.
– Что будете заказывать? – спросил он, выдержав паузу.
– На, кавалер, заказывай даме ужин, – передала Вероника меню через столик Гладышеву.
Он уставился в него, и от упорной работы мозга, зациклившейся и зашедшей в тупик, на его лбу выступила испарина. Он читал названия блюд, но не мог сообразить, что это такое. Слова не ассоциировались с образами сколько не напрягал он свою память.
Пауза неловко затягивалась, и потому Вероника забрала у него меню:
– Для начала два зимних салата, картофелль фри, бефстроганоф, солёных огурчиков, красного сухого бутылку и по кружке хорошего, свежего пива.
Официант записал заказ и удалился.
Вероник снова наклонилась к Гладышеву, потушила настольную лампу и зашипела:
– Гладышев, если ты сейчас же не перестанешь тормозить и портить мне настроение, то я не знаю, что тебе сделаю. Ты меня понял?
– Понял, – согласился он.
– Ну вот, а теперь улыбнись!
Он улыбнулся. Вероника вновь зажгла настольную лампу:
– Вот так! Можно ещё шире! Молодец, – она довольно улыбнулась. – Теперь я тебя почти люблю! Если ты будешь умницей.
Когда под утро они последними вышли из ресторана, то были до такой степени пьяны, что едва держались на ногах. Шатаясь и поддерживая друг друга они побрели вдоль по улице, признаваясь друг другу в самых нелепых вещах. Если бы Гладышев был трезвый, то заметил бы, что Вероника всё время называла его Димой. А если бы она понимала, что происходит, то наверняка запомнила бы, что Гладышев умеет быть галантным кавалером, особенно, когда просит её ручку, чтобы помочь подняться ей после очередного падения.
На следующий день они нашли себя совершенно грязными, разбитыми, с пустыми карманами. Как они добрались до гостиницы не помнили ни он, ни она.
Вероника была расстроена, она взяла в Москву небольшой гардероб, и теперь испортила самые любимые вещи, и теперь ей нечем было даже заплатить за химчистку.
У Гладышева голова раскалывалась полдня так, что он не мог разговаривать.
– Ничего
