снежинки!
– Марк, твои глаза…
– Что? – он переходит вперед и присаживается рядом на диван напротив. Тянет меня к себе. Я пытаюсь прикрыться и схватить футболку, но он отбрасывает ее в сторону.
– У тебя в глазах какой-то блеск, – говорю я, и чувствую, как напряглись на мгновение его пальцы.
– Тебе показалось, – мужчина порывисто прижимает меня к своему громадному плечу. Да так сильно, что я уже не могу ничего сказать.
Слышу биение наших сердец и запах Марка. Он гладит руки, переплетает наши пальцы, отчего не выходит усмирить дыхание. Снова появляется жгучее желание выбраться на балкон.
– Мне нужно подышать.
– Там жарко. Если захочешь, вечером пройдемся по парку.
– И что мне дома делать весь день? Я не выдержу в четырех стенах. Отвези меня к маме.
Он сжимает мне ладонь до боли, затем шумно выдыхает.
– Вика, только ты не волнуйся.
– О чем ты? – а сердце уже пропустило удар.
Марк не отпускает меня. Я поднимаю голову и пытаюсь заглянуть в его глаза. Замечаю, как утончились мужские губы, как дернулись вниз их уголки.
– Вика, родители погибли еще два года назад.
Сказать, что меня прошибло током – ничего не сказать. Я превращаюсь в ток. Вцепляюсь огрызками ногтей в его руку и скриплю зубами.
– Нехорошая шутка… – процеживаю и резко встаю. Хватаю футболку и надеваю ее трясущимися руками.
– Медди, это сложно, я понимаю, но…
– Не называй меня так! – кричу. Истерично, не сдержанно, до хрипа в голосе. – Ты врешь! Я это чувствую, это не может быть правдой.
– С чего ты решила, что я обманываю? – спокойно холодно отвечает Марк и отклоняется на спинку дивана.
– Просто вот здесь скребет, когда смотрю на тебя, – показываю на грудь и направляюсь из комнаты. На пороге оборачиваюсь, и бросаю ему: – Только я не понимаю зачем тебе все это.
– Что это? Золотая, ты несешь чушь!
– Чушь – это то, что сейчас со мной происходит. Я всю жизнь посвятила танцам, у меня хорошие добрые родители, внимательный брат, и живу я одна!
– Нет, со мной. Или штамп в паспорте и кольца уже не доказательство?
– Почему тогда у нас фамилии разные?
Марк встает и подходит ближе. На бледных щеках играет румянец.
– Потому что ты так захотела, – мягко отвечает он.
– Это нелепо. У меня нет такой придури. Я бы взяла фамилию мужа, если бы вышла…
– Хорошо, как только ты поправишься, сменим фамилию, – мужчина останавливается рядом и тянется ко мне.
– Прошу… – пячусь.
– Вика, ты делаешь мне больно. Я ведь тоже только кости собрал. Это жестоко.
– Я не могу.
– Что не можешь? Жить не можешь, радоваться, что жива осталась, любить не можешь? Что из этого?
Он
