расскажу вам забавную историю, о блондинке… – Петр отлично помнил рекомендацию Кукушки разрушить сиротский приют, или детскую больницу:
– Мы выбрали Теруэль. Я передал координаты фон Рабе, состоялся обстрел. Мы не интересовались тем, как фон Рабе всучил координаты испанским троцкистам, ПОУМ. Нам хватило результата. Я пришел к Тонечке, с цветами, и она меня выгнала. Я решил, что она на меня обиделась. Я долго не давал о себе знать, а она ждала ребенка… – фон Рабе рассказал Петру, что леди Холланд, как он называл Тонечку, жила в Барселоне с артиллерийским капитаном, бельгийцем:
– Он и обстрелял Теруэль, – машина свернула к Шарлоттенбургу, – наша с вами общая знакомая обладала даром убеждения… – Максимилиан подмигнул Мухе, – она действовала своими путями, что называется. Вообще, инцидент достоин пера писателя, – они ехали мимо ухоженных газонов вилл, – капитан де ла Марк обрел Бога, и отказался от мира. Наша с вами общая знакомая спряталась в английской глуши, воспитывая ребенка, скорее всего… – фон Рабе пощелкал пальцами, – дитя месье де ла Марка, то есть нынешнего отца Виллема. Все произошло потому, что вы решили перессорить ПОУМ и коммунистов, мой дорогой. Ни о тех, ни о других давно никто не помнит. Забавно, как жернова истории перемалывают людей… – Петр молчал:
– Тонечка не могла, не могла. В Нью-Йорке она говорила, что любит меня, что будет ждать. Но Тонечка была коммунисткой, и ей осталась, – понял Петр, – она могла оказаться лгуньей, как все большевики… – он увидел большие, серые глаза сына, в темных ресницах, золотистый отсвет в белокурых волосах:
– Володя напоминал Тонечку. И ее отца, она говорила…
Петр, незаметно, сжал кулаки:
– Его светлость дворянин, аристократ. Он ариец, офицер СС, личный помощник рейхсфюрера. Он не станет лгать, как жиды, большевики… – Петр не мог поверить, что Тонечка его обманывала.
Макс покосился на Муху:
– Почему он побледнел? Он с Далилой одну ночь провел, и больше никогда с ней не встречался. Какая ему разница, с кем она в Барселоне развлекалась? Что-то здесь не то… – на Принц-Альбрехтштрассе Максимилиан славился чутьем:
– Его фото с Далилой в архиве лежат, – вспомнил фон Рабе, – и те снимки, что я в Кембридже делал, кстати, тоже. Надо ему будет показать папку. Объясню, что я хочу избавиться от материалов, раз Петр Арсеньевич порвал с коммунистическими убеждениями. Посмотрим, как он себя поведет, увидев Далилу в, прямо скажем, более откровенных позах. Хотя куда откровеннее… – рейхсфюрер собирался увидеться с Мухой после нового года:
– Тогда и покажу… – кованые ворота виллы, мягко, открылись. Петр очнулся:
– Все неправда. Тонечка мертва, она себя не может защитить. Но, если она жива, она мне все объяснит. Его светлость ввели в заблуждение мерзавцы, Тонечку опорочили… – Петр пожалел, что не взял блокнот. Он велел себе запомнить
