так, что в воде отражаются деревья. Когда родители устраивали вечеринки, я подглядывала из окна своей спальни. Было ощущение, что гости скользят над подводным лесом.
– Здорово, – сказала я.
– Волшебство. – Джулия покосилась на мои сигареты, взглядом спрашивая разрешения. Я кивнула: жми. – Мама ушла в сентябре. По вечерам папа спускался к бассейну, даже если было холодно. В бассейн падали листья, но он плыл прямо сквозь них. Я стояла на бортике и пыталась до него докричаться, уговаривала пойти домой. К тому моменту, когда он все-таки выбирался на берег, на поверхности воды оставалась пробитая его телом полоса чистой, без листьев, воды, и в ней отражались голые ветки деревьев.
Джулия не плакала, она только закрыла глаза рукой.
Мало ей истории с родителями, подумала я, теперь вот Генри. И я пересказала ей все хорошее, что брат говорил о ней, все комплименты, которые только могла вспомнить; все реплики, которые хоть как-то можно было принять за комплимент. Потом перечислила все ее достоинства, все, что у нее хорошо выходит.
– Без толку, – вздохнула она.
И я понадеялась: сейчас Джулия объяснит мне, от чего есть толк.
Возможно, она тоже это поняла – и продолжила:
– Иногда тебя любят за твои слабости. То, что ты чего-то не можешь, иногда действует сильнее, чем когда можешь.
На минуту я обрадовалась. Это мне подходит! Только любить за слабости – это ведь тоже слабость?
– Думаю, Генри тебя действительно любит, – сказала я и тут поняла, что и сама не знаю. – Разве может быть иначе?
Она казалась опустошенной.
Я нисколько не соврала: с ней он вел себя совсем иначе, чем с другими девушками, которых прежде приводил домой. С ними он держался так, словно они попали к нам домой случайно. И тут я вспомнила, как за десертом он ушел из-за стола, а не остался с ней рядом. Точно так же, как раньше, с теми.
Джулия взглянула мне прямо в глаза:
– Генри ничего не говорит про любовь.
Она словно спрашивала: а тебе, тебе он говорил, что любит меня? И мне стало ее жаль.
– А ты сама когда-нибудь ему говорила?
Я даже удивилась, как рассудительно прозвучал вопрос. Словно я что-то такое знала; словно и впрямь могла что-нибудь посоветовать.
Однако у Джулии разгладилось лицо.
Я хотела снова свести разговор к знакомым вещам. Поведала о девушке, которую брат привозил из Корнельского университета. Я тогда спросила: «Это твоя подружка?» – а он ответил: «Определения ограничивают».
Джулия улыбнулась, словно бы жалея ту, другую девушку.
Казалось бы, все сказанное мной должно убедить ее в несерьезности проблемы. Однако я все-таки беспокоилась. И поэтому добавила:
– Если не получится с Генри, всегда есть Уголек.
Она засмеялась моей горячности и ответила, что Уголек давно умер.
– Ну, – утешила я, – есть куча других лошадей.
Когда
