style="font-size:15px;"> Кравченко присел на корточки.
– Мама родная, кто ж его так отделал? Да и недавно совсем. Кровь свежая.
– Убит около часа назад, – один из оперативников тоже опустился рядом. – Его охрана с дач обнаружила, нас вызвали. Вы когда ехали, никого на дороге не встретили?
– Да разве мы смотрели? – удивился Мещерский. – А потом все равно ночь уже. И к тому же мы только сегодня из Питера прибыли. И на тебе.
– Он местный? – Кравченко оглядывал одежду убитого – грязную и ветхую: допотопный бушлат в заплатах, старые армейские брюки, башмаки без шнурков, изъеденные молью шерстяные носки.
– Не местный, но я его вроде признал, – сказал один из милиционеров. – Валентина Алексеевна, – обратился он к следователю, – сдается мне, из бригады он, что дачи тут строит на озере. Ориентируюсь я по бушлату. Ко мне на участок один тут регистрироваться приходил точно в таких вот тряпках. Фамилия его Коровин, зовут Семен, ну, это того, кто приходил. Сам вроде из Петрозаводска.
– Шабашник? – хриплым прокуренным басом осведомилась следовательша.
– Ну да. Если это тот. Коровин – слесарь по профессии. Они бригадой водопровод к дому Гусейнова вели. Это ж мой участок. Погодите-ка, я его сейчас обыщу. Можно? Ничего вам тут не нарушу?
В карманах бушлата и брюк никаких документов не оказалось, но зато был извлечен рваный бумажник, а из него уже – деньги в сумме девяти рублей с мелочью. А кроме того, две бутылки водки «Абсолют».
– Это он, бедняга, из магазина топал. С автобуса сошел. А тут его и… Но выходит, не ограбление. Деньги-то целы.
Мещерский с омерзением смотрел на лужу крови у себя под ногами. «Вот тебе и сон, – вертелось у него в мозгу. – Вот тебе и баба Лена со своими «предчувствиями». Вот вляпались-то, а? Надо же – ухлопали бомжа, а нас и поднесло».
– Чем его? – спросил он у лейтенанта, остановившего их на шоссе.
– Острым и тяжелым предметом. Топором наверняка. Видишь, как изрубили. Как кочан на засолку.
– Юрий Петрович, диктуйте, сколько ран, их расположение, – следовательша притулилась на поваленной коряге и, согнувшись в три погибели, начала деловито заполнять зелененький бланк протокола.
– Всего ему нанесено около двадцати ран. Но могу и ошибиться пока. Пишите везде примерно, – патологоанатом подвинулся к трупу, и Кравченко с его соседом пришлось уступить ему место. – Так, обширные повреждения лицевого отдела. Фактически и лица тут уже не осталось: девяносто пять процентов кожного покрова уничтожено. Так, пишите: проникающее ранение…
Мещерский слушал: «рубленые раны в количестве… на участках ушного, шейного отделов… перелом обеих ключиц… перелом гортани…» К горлу подкатила тошнота. Кравченко стоял поодаль, потом повернулся и пошел к машине. Агахан Файруз так и стоял там все это время, тяжело опершись на капот. Он был мертвенно-бледен.
– Вам плохо? – спросил Кравченко.
